Книга К. Линча, одного из крупнейших американских специалистов по теории градостроительства и психологии восприятия архитектуры, посвящена актуальной проблеме — эстетике современного города. Проблема разработана автором с привлечением социальной психологии, социологии, теории культуры. Подробно анализируется значение эстетических ценностей для формирования городов в историческом аспекте, рассматриваются нормативные теории формы города и оценивается правомерность нормативного подхода. Сформулированы общие критерии осуществляемой в городе деятельности. Предназначена для архитекторов и искусствоведов.

Среда человеческой жизнедеятельности и её ценности
Наивный вопрос вместо введения

Часть I. Города и ценности
1. Ценность формы а истории города
2. Что такое градостроительная форма и как она создается?
3. Между небесами и адом
4. Нормативные теории
5. Возможна ли общая нормативная теория?

Часть II. Теория градостроительной формы
6. Показатели качества
7. Жизпепригодность
8. Осмысленность
9. Соответствие
10. Доступность
11. Контроль
12. Эффективность и справедливость

Часть III. Некоторые приложения теории
13. Размеры города и идея соседства
14. Рост и сохранение
15. Ткань города и его сети
16. Модели города и его проектирование
17. Место — утопия

Приложения
Список литературы

Среда человеческой жизнедеятельности и её ценности

Перед нами новая книга Кевина Линча (1918-1984), ставшая его последней и, пожалуй, самой значительной работой. В 1982 г. на русском языке вышла книга «Образ города», составленная из трех его более ранних книг: «Образ города» (1960), «Образ времени» (1972), «Осмысление региона» (1976). Их содержание объединено стремлением автора постичь связи между человеком, и его предметно-пространственным окружением. Вместе си множеством менее крупных публикаций эти книги сделали К. Линча, наиболее значительным и влиятельным в 70—80-е годы среди теоретиков градостроительства в капиталистических странах. Его позиция, основанная на утверждении гуманистической направленности градостроительной деятельности, привлекла к нему симпатии советских читателей.

На Западе Интерес к идеям Линча расширялся вместе с нараставшей критикой планировочной деятельности, направляемой прежде всего интересами господствующих социальных групп капиталистического общества. «Человекоцентризм», проповедуемый Линчем, помогал разоблачать внешнее бесстрастие техницистского рационализма, прикрывавшего подобную градостроительную политику. Естественно, что Линч был вовлечен и в расширявшуюся практику альтернативной планировки, которую стихийно складывавшиеся общественные группы стали противопоставлять официальным планировочным мероприятиям, игнорировавшим интересы основной массы населения. Он выступал как градостроитель-проектировщик (амплуа в США, жестко отделяемое от деятельности архитектора-«объёмщика») и эксперт, стремясь основывать свои реконструктивные замыслы на потребностях и предпочтениях местных жителей. Авторитет теоретика способствовал расширению сферы его практической деятельности, Он выполнял различные работы для многих американских городов (Бостон, Вашингтон, Кливленд, Сан-Франциско, Лос-Анжелес, Сан-Диего, Даллас, Финикс-Аризона и др.), работал в Венесуэле, Марокко, участвовал в деятельности ЮНЕСКО, Более всего он работал в Бостоне и, характеризуя его деятельность, направленную на сохранение исторической среды и природных ландшафтов, на утверждение человечного масштаба и «достоинства пешехода», местный архитектурный критик говорил о «стиле Линча» в городской планировке.

Активная вовлеченность в градостроительную практику определила основную направленность книги о качестве градостроительной формы, перевод которой предлагается читателю [Lynch К. A theory of good city form, Cambrige Mass., The MIT Press. 1981. Адекватный перевод этого названия на русский язык затруднителен; по совету Линча в русском издании книга названа «Совершенная форма в градостроительстве».]. Если в книгах Линча, переведенных ранее, ясно ощутима позиция теоретика и методолога, рассматривающего градостроительную деятельность с внешней позиции, то в этом случае первичным материалом стало осмысление собственной деятельности. Нет, Линч не наполняет страницы книги сведениями о собственных проектах (он почти не упоминает о них) — позиция практикующего архитектора определила основную направленность содержания.

Жанр теоретизирующей рефлексии, в котором формулировка творческого кредо архитектора-практика развернута в текст, претендующий на роль универсальной теории, давно уж обычен для профессиональной литературы архитекторов. Нормативность творческой мысли зодчих классицизма в первой половине XIX в. поддерживали трактаты, однозначные формулировки которых абстрагированы от авторской позиции. Такой тип теории архитектуры ушел в прошлое вместе с верой в непогрешимость классицистических канонов (хотя трактаты какое-то время еще писались по инерции). Вместе с поисками альтернативы эклектике появились попытки закрепить опыт индивидуального творчества, осмысляя его, подчеркивая в нем общезначимое. Подобные теории, имеющие отчетливо личностный характер, особенно активно создавались на рубеже XIX и XX вв. (книги Л. Салливена, X. П. Берлаге, А. ван де Вельде, О. Вагнера, А. Лооса, несколько позже — Ф. Л. Райта, Р. Нейтра), В 1920-е годы жанр кристаллизовался в ярких текстах Ле Корбюзье и М. Гинзбурга.

Отличительная черта его — присутствие единой главной идеи, принципа, по отношению к которому выстраивается содержательная структура текста. Для Л. Салливена этот принцип — подчиненность формы по отношению к функции; для Райта — органичное единство предметно-пространственного окружения; для А. Лооса — разумная экономия как материально-технических возможностей, так и средств выразительности; для Ле Корбюзье — рационализм, воспринимаемый через метафорический образ разумно структурированной машины. Кевин Линч как объединяющую идею использует принцип взаимосвязи мира человеческих ценностей с пространственностью города.

Его не увлекли сложные умозрительные операции с представлением о ценности, которыми занимается современная буржуазная аксиология. Если уж искать аналогии в философии, ценность, в представлении К. Линча, сближается с аксиологическим психологизмом Р. Б. Перри и Дж. Дьюи, с присущими ему акцентами на полезном, инструментальном, где-то приводящими к смешению ценности и предметной реальности. Не исключено, однако, что сходство случайно и что основное понятие — ценность — у К. Линча выведено из Эмпирического поиска определения целей градостроительной деятельности. Ценность возникает как отношение человека к объекту в определенной ситуации жизнедеятельности. То, что ценностный подход может быть плодотворным при анализе явлений культуры, показывает опыт марксистской философии (в частности, некоторые работы по эстетике, появившиеся в недавние годы). На этой основе К. Линч и строит концепцию книги «Совершенная форма в градостроительстве».

Текст открывается «наивным вопросом»: из чего складывается хороший город? И ответ на него автор ищет не в отвлеченных умозрительных построениях, а в человеческих ценностях, которые, как он считает, должны определять критерии градостроительной деятельности, мотивы решений, принимаемых градостроителем. Но чтобы сделать понятие ценности инструментом практической профессиональной деятельности, нужно Чередующее звено. Таким звеном, обеспечивающим взаимосвязь мира человеческих ценностей с пространственностъю города, у Линча стала форма.

Это последнее понятие Линч использует отнюдь не в значении, которое можно было бы передать словом «очертание», и вообще он не замыкает его смысл на свойствах материальных структур. Форма поселения для него — это пространственная организация человеческих действий и физических признаков окружения, которые так или иначе важны для действий людей. Органическая целостность, в которой рассматривает Линч деятельность и ее оболочку, принципиально важна для его концепции. Она-то и помогает выявить некоторые мало замечавшиеся ранее аспекты в казалось бы привычном и известном, она определяет важную грань практической значимости теории, предлагаемой Линчем.

Рассмотрение формы города в таком срезе свободно от каких-либо эстетских обертонов. Ценности формы у Линча отнюдь не сводятся к эстетическим или информационно-семантическим. Это некий интеграл разносторонних отношений между человеком и окружающим его материальным миром. И это тоже открыло важным возможности развития концепции.

Человеческие ценности изменчивы. В их формировании участвуют общественный и индивидуальный опыт, они подвержены влиянию определенных ситуаций. И как всякое подвижное, развивающееся явление, ценности города было естественно рассмотреть в их генезисе. Отсюда — исторический экскурс, которым Линч предваряет дальнейшее изложение (прием, ставший в последние десятилетия едва ли не всеобщим стереотипом для сочинений по теории архитектуры и градостроительства).

При всей опасной краткости, которая у менее опытного автора породила бы схематизацию, искажающую саму суть предмета, Линч построил картину, в которой подкупает острота лаконичных характеристик, своеобразие ракурсов рассмотрения. Четко расставлены акценты. Но вот стремление как можно нагляднее показать взаимосвязь формы городов и человеческих ценностей местами перерастает в заданность и форма выступает не только как То, что обеспечивает процессы жизнедеятельности, но и как активный фактор их порождения (это ощутимо, например, в попытке предложить единую модель происхождения древнейших городов через умножение функций религиозных центров; модель не подтверждаемую фактами). При всем том Линч дал точные характеристики городского пространства как выражения социальных барьеров.

«Полнокровен» анализ противоречивых процессов развития американских городов — и особенно Бостона — за последнее столетие. Вообще Линч не стремился равномерно развертывать некую тотальную панораму истории градостроительства. Исторический материал служил для него подтверждением теоретических позиций и, вероятно, естественно, что в качестве фактических аргументов «Линч стремился использовать прежде всего то, что ему особенно хорошо известно, то, что было связано с его личным опытом. Поэтому и обращение к городам социалистических стран ограничено упоминаниями о Гаване и Ленинграде, в которых он побывал.

Впрочем, Линч ищет в ценностях формы города не специфичное, а общее, универсальное, зависящее от неких устойчивых структур человеческой психики, восприятия и «фундаментальных» потребностей. И его суждение, что форма новых городов в социалистических странах неожиданно близка с формой городов Запада (которое он высказывает дважды), видимо, не случайно. Линч и сам оговаривается: близка лишь, если оставить в стороне проблему классовой сегрегации, так сильно влияющей на города Запада, Но «оставить в стороне» эту проблему — значит отказаться от того принципа единства деятельностного и материального, в котором сам же Линч видит сущность формы города. Нелогичность возникает, видимо, потому, что сходство Линч просто хотел бы найти, расширяя тем самым сферу универсальности своей концепции.

Рассматривая современные теории, объясняющие город как пространственный феномен, Линч констатировал: пока не предложена концепция, которая связала бы все сущностные аспекты городской жизни. Каждая строится вокруг своей центральной метафоры. Классифицируя, он выделил в их пестроте три типа: теории принятия решений, функциональные теории и, наконец, нормативные. Как труднодостижимый идеал, он называет некое взаимодействие разнородных тенденций, пересекающихся и поддерживающих друг друга. Подобную попытку Линч, по-видимому, считал преждевременной. Свои усилия он направил на построение нормативной, ценностной теории — отчасти потому, что этот тип менее разработан, чем два других, но, главное, потому, что именно его Линч считал наиболее продуктивным для проектного подхода, направленного на активное совершенствование среды человеческого обитания.

Ценностный аспект рассмотрения проблем неизбежно подводит к вопросу: кто принимает решения, учитывая критерии ценности, и кто несет ответственность за сделанный выбор. Этому вопросу Линч уделил довольно большое место в книге. Здесь, однако, его устремленность к универсальному исключила возможность определенных ответов. Проблему решения и ответственности нельзя продуктивно рассматривать, отрешившись от конкретности общества, его социально-политических структур. И для разных общественных систем здесь нельзя предложить какую-то единую модель, основанную на «общечеловеческих» принципах. Трудные, неразрешимо конфликтные в условиях капиталистического общества вопросы стали сюжетом рассудочной игры абстрактных ролей — клиент, проектировщик, информатор, чиновник... То, что в жизни побуждает персонажи, наделенные подобными ролями, к действиям, к ориентации на те или иные ценности, оставлено как бы «за скобками». Однако и в этой части текста есть интересная и важная мысль о присутствии собственных профессиональных императив градостроительного проектирования, вопросов, которые в любой ситуации может поставить только профессионал.

Обязательный элемент ценностного рассмотрения проблемы — вопрос об идеале. Казалось бы, огромный материал для его рассмотрения дают утопические идеи. Рассматривая их, Линч, однако показал, что для классической утопии пространственное окружение почти не играет роли. Его модификации содержательно несущественны и, напротив, узнаваемость как бы повышала доверие к основному содержательному ядру. В противоположность классическим, новые утопии подчинены мании формообразования; однако за их безудержным техницизмом редко просматривается социальная идея. Архитектура в этих утопиях выступает как некая автономная дисциплина. Лишь в немногих примерах Линч находит попытку пространственного выражения социальных преобразований — среди них он называет «Вести ниоткуда» У. Морриса. Не много продуктивных идей обнаруживает и анализ экспериментов американского утопического «коммунитаризма», обнаруживших интерес скорее к декорациям, чем к формированию пространства. Линч иронически отмечает: рай не будит воображения, ад более впечатляющ...

В конечном счете Линч подводит читателя к мысли о необходимости эмпирического выявления ценностей, на основе которых можно выстроить нормативную концепцию. Он выявляет основные модели, на которые было ориентировано формообразование в истории градостроительства и основывались нормативные теории: космическую, механическую и органическую. Первая из них — город как магическая модель вселенной — всецело принадлежит городским цивилизациям древности. Развитие механистической модели Линч ведет от древности к современным стереотипам. Впрочем, отнесение конкретных явлений к той или другой категории не всегда убедительно.

Так, Линч говорит о механистичности модели греческих колоний или римского города — военного лагеря. Но мы знаем, что за их жесткими прямоугольными сетками стояло не одно только желание эффективно решить определенные практические проблемы. Их прямоугольность была нагружена и космогонической символикой, связана с магическими ритуалами. Равно и в механистичнейших моделях 1920-х годов делались в свое время попытки увидеть символическое выражение демократизма, эгалитаризма и т. п. (правда, не космических идей). Поэтому при всем изяществе характеристик, предложенных Линчем, стоит помнить об их заведомой условности.

Симпатии Линча как будто принадлежат органической модели города, сходство которой с живыми организмами определяет динамика роста, целостность, нерасторжимость формы и функции. Однако Линч подчеркивает — города не являются организмами, так же, как они не являются машинами. Говорит он и о том, что не разделяет предрассудка, утверждающего, что машина, создание человеческих рук, обязательно антигуманна. И вообще он подчеркивает условность любых аналогий и опасность буквалистского отношения к ним — полезное напоминание! Как главный элемент органической модели он выделяет целостность представления, которой лишь мешают навязчивые ассоциации с формами живого мира.

Конечный вывод, к которому приходит Линч в аналитическом обзоре нормативных теорий, современной удовлетворительной концепции такого рода не существует. Такое заключение стало отправной точкой для второй части книги, где Линчем предлагается своя теория градостроительной формы. Ее фундамент — набор показателей качества города, учитывающих характер человека и культуры. К их числу отнесены: жизнепригодность, определяемая тем, в какой степени поселение поддерживает жизненные функции, потребности и способности людей; осмысленность — возможность для обитателей воспринимать и мысленно структурировать в пространстве и времени свое окружение, степень его соответствия культурным конструкциям; соответствие отношение емкости пространства, коммуникаций и оборудования поселения структуре и объему деятельности; доступность — возможность удобного доступа к различным видам деятельности, ресурсам, видам обслуживания, информации, местам обитания других людей; контролируемость — степень, в которой обитатели могут контролировать функции элементов своего окружения.

Эти пять критериев определяются прямым отношением между человеческой деятельностью и ее предметно-пространственным окружением и находятся в пределах непосредственного восприятия. Конкретизируя их, Линч стремится выявить общечеловеческое, общезначимое. Наряду с ними Линч выделяет метакритерии, вовлеченные в каждый из этих показателей — эффективность и справедливость. Первый характеризует цену создания и поддержания поселения на определенном уровне основных показателей качества; второй — способ, которым блага окружения и их стоимость распредёляются между людьми. Рассмотрение этих мета критериев не имело бы смысла вне реалий общества и социальных групп. И через них Линч вводит в систему критериев то, что порождается противоречиями и неустранимой конфликтностью современного капиталистического общества.

Г Наиболее интересна в размышлениях Линча о качестве города сама методика, основанная на выявлении человеческих ценностей и подходе к структурам Среды через их диалектику. Важно отметить, что Линч избегает категоричности, основанной на упрощении жизненных реалий, на пренебрежении тем, что не укладывается в заданность логических схем концепции. Это противопоставляет теорию Линча методике рационалистов «современного движения» в архитектуре, выросшей из «исключающего подхода» Ле Корбюзье и Гропиуса. И в этом важна особенность линии на гуманизацию градостроительства, которой придерживается Линч. Он не берет на себя ранжировку и отбор ценностей (а только через них и может осуществиться исключающий подход). Он утверждает позицию градостроителя — интерпретатора потребностей обитателей поселения, а не демиурга, как бы свыше предписывающего людям избранные им ценности, 'способы деятельности и формы окружения.

В третьей части книги Линч размышляет о возможностях применения его теории, поднимая некоторые традиционные темы дискуссий о градостроительстве зон детально исследует проблему оптимальной величины города; занимавшую еще Платона и Аристотеля, и показывает ее коренную противоречивость — количественные «пороги», за которыми следуют качественные изменения, различны для различных показателей. Он приходит к выходу, что темпы роста города, его динамика влияют на качества его среды гораздо более заметно, чем градации абсолютной величины. Считая, таким образом, проблему оптимальной величины города с ценностной точки зрения лишенной практического смысла, он говорит о реальности оптимальной величины для меньших общностей, определяющих структурные членения городского организма. Здесь Линч оперирует понятием «соседство» в его: трактовке, специфичной для американского градостроительства и социологии. Однако его соображения во многом приложимы и к структурным подразделениям, основанным по иным социальным и организационным принципам, как продуктивна и использованная методика ценностного анализа.

Вопрос о величине поселения неизбежно переводит обсуждение в плоскость экологических проблем. Здесь Линч стремится отсечь эмоциональные наслоения и исключить различные аберрации, порождаемые классовыми и групповыми интересами. Он утверждает, что нет оснований исключать из сферы ценимой природы искусственные ландшафты и город. Человек — часть системы живого, и город,— его порождение, столь же «натурален», как и лес или речные протоки. Город и его окружение всегда были единым целым, а подчеркиваемые ныне противопоставления города и природы питаются, по его мнению, мифами и узкоклассовыми предпочтениями, вплетенными в экологические эмоции. Нет, Линч не пытается опровергнуть мнение о тревожности современной экологической ситуации, но с его точки зрения проблема должна решаться и пределах целостности региональных комплексов, где все имеет определенный исторический смысл.

Вместе с тем, Линч решительно против перерождения охраны природной среды в создание псевдоидиллических ландшафтов. То же отношение Линч переносит на Сохранение исторических комплексов в городах, протестуя против его искажения классовыми интересами. Преемственность он причисляет к важнейшим принципам развития, связанным с основными ценностями окружения, но именно ей противостоят лакированные псевдоисторические декорации, создаваемые за счет интересов обитателей реконструируемых зон. Задача, по его мнению, обеспечить непрерывность потока изменений при сохранении и умножении реальных ценностей, На этом должны смыкаться идеи сохранения природы и исторической среды.

Завершает книгу глава, системно характеризующая представление автора об идеальном пространственном устройстве жизни — о том, что автор связывает с местом, имя которому — Утопия, местом, которое — нигде. Прием этот, нередко встречающийся в теоретических концепциях нашего века, несколько неожидан для Линча, последовательно и достаточно резко выступавшего против утопий «футурологической волны» 1960-х годов, да и вообще против утопии. Свой антиутопизм Линч подтвердил и третьей главой этой книги «Между раем и адом», о чем уже упомянул ось.

Линч, однако, и не помышлял продолжить ряд видений «бравого нового мира», полного технических чудес, но лишенного каких-либо примет социального содержания (что характерно для западных архитектурных утопий XX столетия). Ему хотелось представить себе — каким мог бы стать мир, если бы не было противоречий, препятствующих «разумному» совершенствованию его формы в соответствии с теми ценностями, в которых он видел абсолютное, общечеловеческое благо. Он сам задается вопросом: что это — иллюстрация теории или утопический образ, породивший теорию? Но, во всяком случае, его утопии противопоказано остранение — главное свойство квазинаучных фантазий. В ландшафте мира, воображенного Линчем, нет ни изощренных выдумок, ни поражающих и подавляющих величин. Ландшафт этот скромен, нарочито будничен — Линч как бы внушает мысль о достижимости его идеала, и он респектабельно старомоден, соединяя образы современных городских и пригородных ландшафтов с воспоминаниями о концепциях города-сада, об идеях вдохновлявших эксперименты американского коммунитарного социализма, о призывах к нулевому росту, исходивших от «Римского клуба» в начале 1970-х годов.

Линчу представляется равномерно населенный мир, безразличный к политическим границам прошлого. Он равномерно освоен. Его обжитые территории, образующие связную сеть, равномерно урбанизированы — ни города, ни села. Огромные пространства, сохраняемые для сельского хозяйства, отдыха и просто как заповедные территории, образуют вторую сеть, переплетенную с первой (такой принцип организации системы напоминает некоторые советские поисковые проекты расселения будущего, появившиеся на рубеже 60—70-х годов). В описании деталей многое исходит от утопии У. Морриса «Вести ниоткуда» с ее идеалом, принадлежащим скорее прошлому, чем будущему.

Ясно, что подобная система никак не укладывается в реалии современного капиталистического мира. И Линч выдвигает принцип, который является условием осуществления его утопии: землей владеют те, кто ее используют. Отдельные индивидуумы и мелкие сообщества преобладают, «внешний контроль» за их деятельностью минимален. Некая надобщественная сила контролирует использование пространства и его распределение. В этой картине, благодушной как счастливый конец классической сказки, легко распознаются составляющие, восходящие к социальным утопиям У. Морриса и Э. Говарда, сочинениям П. Кропоткина. Однако в иной модели и не выстроить в систему ценностный идеал автора. Все это может казаться наивным, но не будем забывать, что Линч пронес свой чуть старомодный демократический гуманизм, восходящий к Ф. Л. Райту, через годы активизации американского консерватизма, не уступив давлению официальной идеологии. Предложенный им взгляд на градостроительство через призму человеческих ценностей открывает новые плодотворные возможности.

Гуманистические убеждения Кевина Линча не были замкнуты сферой профессии. В свое время он выступал против войны, которую Америка зела во Вьетнаме, и до конца оставался последовательным сторонником мирного сотрудничества между народами. Он с активным интересом относился к изданию своих книг на русском языке и видел в нем пусть маленький, но вполне конкретный шаг на пути культурного сближения народов. Кевин Линч умер 3 мая 1984 г. Он не дожил до завершения работы над этим переводом и не успел написать к нему предисловие, обращенное к советскому читателю, которое задумал...

А.В. Иконников

Наивный вопрос вместо введения

«Из чего складывается хороший город?» — вопрос кажется лишенным смысла Города слишком сложны, слишком легко выходят из-под контроля, затрагивают интересы слишком большой массы людей, в свою очередь подверженных такому разнообразию культурных воздействий, чтобы рациональный ответ на этот вопрос был возможен. Города, как и континенты,— просто гигантские явления природы, к которой нам приходится приспосабливаться. Мы исследуем их происхождение, изучаем их жизнь — это любопытно и помогает выработать предсказания об их будущем. Иной раз слышишь: «Мне нравится Бостон», — и сразу понимаешь, что это не более чем тривиальное предпочтение, опирающееся на личный опыт. Нужно быть журналистом воскресной газеты, чтобы запросто сопоставить тот же Бостон, скажем, с Атлантой, ученые же способны сопоставлять только точные данные: население, транспортные потоки, деньги...

Эта-книга посвящена наивному вопросу, заданному в первой строке,— со всеми оценками, уловками и сомнениями, которые порождаются попытками ответить. Принимать решения в области градостроительной политики, размещения ресурсов, устанавливать — куда двигаться, как строить... все это, непременно, требует опоры в каких-то нормах добра и зла. Ценности непременно вовлекаются в процесс принятия решений, будь то ценности всеобщего характера или эгоистические, предъявленные открыто или скрытые, сиюминутные или долговременного действия. Если градостроительное действие не руководствуется хотя бы смутным тяготением к общезначимому лучшему, оно извращено, и поэтому избегать обсуждение ценностей небезопасно.

Кажется, что всеобщее ощущение; большинство городских территорий никого не удовлетворяет — неудобные, некрасивые, скучные, Эти суждения произносятся столь уверенно, как будто им предшествовали измерения на какой-то точной шкале. Лишь для отдельных фрагментов обжитого мирз делаются исключения по всеобщему согласию: ухоженный пригород, прекрасный парк, древний городок, праздничная атмосфера центрах большого города, старый земледельческий район. Будь мы способны четко объяснить, почему мы сходимся в подобных оценках, принимать решения о направлении эффективных перемен было бы легче.

Задача книги — изложить общее суждение относительно добротности поселений, суждение справедливое и соединяющее общезначимые ценности со специфическими действиями. Наши суждения ограничатся связями мира-человеческих ценностей с пространственностью и предметностью города, хотя последнюю мы будем трактовать чуть шире, чем обычно принято. Это суждение не претендует на статус общей теории — не столько потому, что делает акцент на предметности города, сколько потому, что всесторонняя теория должна была бы связать суждения о том, как город функционирует, с суждениями о его качестве. Излагаемая в книге нормативна теория имеет дело с ценностями и лишь затрагивает проблемы функционирования города; она не более и не менее частична по своей сути, чем широко распространенные функциональные теории, частичность которых редко осознают их сторонники, В гл. 2 мы обсудим различно между нормативной и функциональной теориями и необходимость связи между ними.

Нормативные теории градостроительной формы отнюдь не новы — три их основное вариации будут рассмотрены гл. 4. Их изложению будут предшествовать краткий исторический экскурс в гл. 1, рассуждение о природе градостроительной формы и замечания о ценности формы, исходящие из разных источников — трамплин для нашего первого рывка. Нормативные теории гл. 4, несомненно, сильны и не только в интеллектуальном смысле, но и благодаря длительному влиянию на градостроительные решения. Я покажу их неадекватность.

Во второй части книги излагается более общая теория, опирающаяся на использование «показателей действенности». Она выдвигает ряд своих проблем, это лишь начало работы. В третьей части книги предпринята попытка применить теоретическую конструкцию второй к сегодняшним градостроительным моделям и проиллюстрировать ее наброском утопии.

На сегодня нормативная теория градостроительной формы находится в плачевном состоянии: внимание академической науки сосредоточено или на социально-экономических аспектах поселений, или на предметно-пространственной форме, или на повествовании о том, как же возникло именно то, что возникло. Немало сугубо ценностных допущений спрятано внутри безупречных ученых конструкций. С другой стороны, практики градостроительства крепко держатся за те очевидные ценности, с которыми все согласны: каждый ведь знает, что такое хороший город! Весь вопрос в том, что может его обеспечить.

Кевин Линч