От автора

1. Идеи города будущего во второй половине 20-х годов
2. Дискуссия о социалистическом расселении
3. Проблемы создания новых социальных типов жилища и реконструкция быта
4. Социалистический город будущего — Москва 1945—1950 гг.

Заключение
Список сокращений
Указатель имен

От автора

Ничто так не затрудняет сейчас глубокое изучение советской архитектуры, как отсутствие строго документированной ее истории. Предлагаемая книга — попытка сделать еще один шаг, приближающий к этому. Документы в данном случае — материалы архитектурной печати второй половины 20-х — начала 30-х годов. В совсем малой мере привлекаются архивные источники, хотя в процессе подготовки книги автор ознакомился со многими из них. Об архитектурной периодике в годы первой пятилетки будут еще написаны специальные исследования. Сейчас же важно сказать о том, что она настолько полно отразила архитектурную жизнь тех лет, ее размах, темп, ее подлинное содержание, что вскоре после начала работы в архивохранилищах оказалось: главные знания об архитектуре 20—30-х годов возможно получить, лишь тщательно изучив то, что принято называть «литературными источниками», и только вслед за этим должна последовать работа в государственных и частных архивах. Изучая градостроительные идеи первой пятилетки, автору приходилось «вглядываться в очевидное», вспоминать уже хорошо известное. Ни привлекаемые свидетельства печати тех лет, ни упоминаемые архитектурные проекты не могут поразить читателя своей труднодоступностыо. Однако происходит парадоксальное: все они, как правило, оказываются малоизученными, несмотря на то, что большинство из них давно уже введено в архитектурную науку и много десятилетий публикуется на страницах и самых популярных, и самых редких архитектурных изданий во всем мире.

Автор каждого монографического исследования спешит предупредить читателей о том, что он не претендует на полную исчерпанность темы. Когда речь идет о такой многогранной деятельности, как архитектурное воплощение теорий расселения, оговорка эта тем более необходима. Но вместо обычного перечисления того, о чем не говорится в этой книге, хочется привлечь внимание к кругу тех важных проблем, без серьезной разработки которых не может быть создана в будущем достоверная история советской архитектуры периода первой пятилетки. Архитектуроведы сейчас, очевидно, могут попытаться правильно назвать их. Несколько перефразируя слова Райта, можно сказать, что не только для решения, но даже и для определения этих проблем недостаточно одной интуиции — необходимы основательные знания. Надежды на успех в этой будущей работе прямо связаны с примечательным для нашего времени содружеством различных наук.

Одна из таких серьезнейших проблем, изучение которой не терпит более никакого промедления, касается оценки градостроительных теорий 20—30-х годов с точки зрения марксистской методологии научного предвидения. Прежде всего здесь необходимо определить уровень конкретных знаний теоретиков и практиков 20—30-х годов в области марксистской философской и социологической науки, связанной с проблемой расселения. Сейчас возможно лишь довольно точно перечислить труды К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина, которые были основополагающими для создателей градостроительных концепций. Когда говорилось о роли крупных городов в развитии общества, а также о кризисе больших городов и невозможности решить жилищный вопрос в них, привлекались труды Ф. Энгельса: «Положение рабочего класса в Англии» и «К жилищному вопросу», первый том «Капитала» К. Маркса; составляя проекты, целью которых было уничтожение противоположности между городом и деревней, основывались на произведениях К. Маркса и Ф. Энгельса: «Немецкая идеология», «Манифест Коммунистической партии», на трудах Ф. Энгельса: «К жилищному вопросу», «Анти-Дюринг», на трудах В.И. Ленина: «Карл Маркс», «К характеристике экономического романтизма», «Аграрный вопрос и „критики" Маркса», «Странички из дневника»; стремясь к определению темпов и условий для осуществления всего задуманного, изучали труд К. Маркса «К критике политической экономии»; когда речь шла о гармоническом развитии личности человека будущего коммунистического общества и связанной с этим работе по перестройке всего быта трудящихся, по освобождению женщин-работниц от тягот быта,— последние статьи и выступления В. И. Ленина: «Великий почий», речь на пленуме Московского Совета (20 ноября 1922 г.), проект программы Союза коммунистов Ф. Энгельса «Принципы коммунизма», изучали труд К. Маркса и Ф. Энгельса «Немецкая идеология». Однако установление важнейших источников марксистской науки, принципам которой следовали и создатели советских градостроительных теорий 20—30-х годов и формулировки известного постановления ЦК ВКП(б) «О работе по перестройке быта» (16 мая 1930 г.) и Резолюции Пленума ЦК ВКП(б) «О московском городском хозяйстве и о развитии городского хозяйства СССР» (15 июня 1931 г.), осудивших многие тезисы градостроительных концепций 1929— 1930 гг., лишь самая первая ступень в научном осмыслении всего известного нам сейчас о философских основах градостроительно-социологических доктрин, о понимании в них тенденций развития личности, семьи, брака, воспитания детей, отношения к труду, свободному времени и т. п. Глубоко осветить их могут только философы, социологи, экономисты, специалисты по социальной психологии. Но основанием для таких суждений всегда будут труды историков советской архитектуры. Авторы градостроительных концепций 20—30-х годов и размышлявшие над ними современники нередко говорили о связях этих теорий и сочинений социалистов-утопистов прошлого.

Все они справедливо ощущали себя наследниками, воплощающими те их лозунги об уничтожении противоположности между физическим и умственным трудом, между городом и деревней, о планировании и управлении производством, которые были названы К. Марксом и Ф. Энгельсом «зародышами гениальных идей». Однако нередко при этом не делалось различий между подлинно научными прогрессивными тенденциями в утопическом социализме и отнюдь не плодотворными идеями тех поздних сочинений в жанре утопий, суть которых составляло компромиссное реформаторство, как основанное на преувеличении роли воспитания, просветительства и законодательства, так и возлагавшее слишком серьезные надежды на небывалый прогресс техники, якобы способный в корне изменить мир. Поэтому некоторые приверженцы весьма разных представлений о путях дальнейшего развития советского градостроительства с удивляющей бесстрастностью вспоминали и идеи нового расселения Т. Мора, и замыслы создания насыщенной искусством архитектурной среды будущего Т. Кампанеллы, и мысли Сен-Симона о роли науки в организации социалистического общества, и знаменитый проект структуры нового типа жилища для всего мира, предложенный Ш. Фурье, не смущаясь его жестким нормативизмом, и практический опыт Р. Оуэна, пытавшегося создать образцовые поселки, где рационализированные жилые дома для рабочих и служащих сочетались с детскими домами, столовыми, клубами. Иногда они некритически воспринимали элементы либеральных воззрений буржуазных утопистов типа Т. Фритча, Э. Говарда и их менее известных единомышленников, веривших в преобразование жизни устройством «городов-садов», часто их внимание было занято поздними «просветительскими утопиями» Г. Уэллса. Почти всем недоставало критического взгляда на деятельность тех, кто, конструируя «третью действительность» — грядущее, стремился к созданию неких универсальных схем, предписывавших застывшие формы обществу будущего. Это особенно касалось ряда утопистов конца XIX — начала XX в., сочинения которых все более окрашивались не столько мыслями о будущем социально-политическом устройстве общества, сколько прогнозами научно-технического прогресса. Теоретики градостроительства 20—30-х годов, изучавшие историю социалистических идей в ходе создания собственных деклараций, не всегда могли преодолеть представления об уравнительности и всеобщем аскетизме при социализме и коммунизме, которые были свойственны взглядам эпигонов учения великих социалистов-утопистов. Это касается некоторых направлений мелкобуржуазного социализма, «казарменного коммунизма» и тому подобных течений, которые ошибочно трактовали переходный период на пути к коммунизму как конечную цель общественных преобразований, а не как необходимое промежуточное звено в развитии общества.

Так возникало догматическое отношение к социалистическому идеалу и мелочная регламентация всего будущего образа жизни, которыми явно грешат архитектурные теории рубежа 20—30-х годов. Авторы их не всегда глубоко изучали отечественное наследие, социальные утопии М. Петрашевского и его последователей, идеи единства среды и личности А. Герцена, его критику уравнительности в утопиях нового времени, об «утопическом социализме» Н. Чернышевского часто вспоминали, всерьез ничего не анализируя.

Между тем сопоставление социально-утопических романов второй половины XIX — начала XX в. обнаруживает в «Что делать?» Н. Чернышевского предвосхищение того, что в западноевропейской литературе возникло десятилетия спустя. В романе-предвидении Н. Чернышевского архитектуроведу интересны и яркие приметы процесса урбанизации в 50—60-е годы XIX в., и мысли о преобразованной человеком природе в коммунистической России, и видение грандиозных общественных сооружений — храмов культуры и жилых зданий с «выгодностью общежития», в которых угадываются прямые прототипы архитектурных замыслов позднего времени. Но, может быть, самым важным для многих поколений, размышлявших над будущим переустройством жизни, был исторический оптимизм Н. Чернышевского, и сегодня все еще явно противостоящий и слащавым картинам всеобщего благоденствия, и мрачности технократического рая в утопических сочинениях, издававшихся начиная с последней трети прошлого века. Будущий взлет инженерного искусства для Чернышевского был не целью, а лишь средством для воплощения гуманистических идеалов. Советских градостроителей 20—30-х годов роман этот мог привлечь более всего верой в будущую эпоху человеческого счастья, которую создаст «деятельный, живой, веселый народ,— народ, вся жизнь которого светла и изящна», потому что она подчинена идеям братского общежития, родства по духу, преодоления одиночества. Сейчас возникло очевидное нарушение последовательности изучения проблемы научного предвидения в русском градостроительстве. Она только недавно стала занимать тех, кто исследует и жилую архитектуру дореволюционной России. Пока некоторые истоки архитектурно-социальных концепций 20—30-х годов менее всего связывают с архитектурой и тем более художественной культурой России второй половины XIX — начала XX в. Это более серьезное упущение для изучения советского градостроительства, чем может показаться. Вспомним: концепции расселения 20—30-х годов впервые были выдвинуты не архитекторами, а философами, социологами, экономистами, были поддержаны государственными и общественными деятелями, литераторами, учеными. Все они воспитаны и идеями русского социального утопизма, от которого старших на них отделяло всего лишь два-три десятилетия. Все они должны были преодолеть отношение к урбанизации, в которой и в начале девятисотых годов все еще видели лишь разрушительную силу и продолжали предавать проклятию самое понятие «город», когда уже происходило становление архитектуры массовой застройки и внимание всех давно было перенесено именно на город.

При непосредственном сотрудничестве с теми, кто изучает социальную психологию, архитектуроведы должны будут исследовать градостроительные теории 20—30-х годов в аспекте общей концепции человека, выдвинутой в то время. Формирование всесторонне развитой личности, не знающей одиночества, чувство защищенности, пробуждаемое лозунгами коллективизма, радость человеческого общения все это было положено в основание доктрин градостроителей в годы первой пятилетки. Они развивали ведущие, но еще не столь ярко выраженные идеи архитекторов и ученых первых лет Октября. Годы первой пятилетки придали им грандиозный масштаб, веру в претворение всех проектов будущего, окрасили, их тем «социальным оптимизмом», без которого невозможно представить целую эпоху. В кооперативном жилищном строительстве, в концепциях города-сада, в проектах жилых «кварталов-комплексов», в первых «бытовых коммунах» — во всем этом наследии первых послереволюционных лет теперь увидели самое главное: открытость взаимопомощи, соседского общения. В архитектурных программах следовали прямому толкованию слова «общаться» — «быть заодно», «делиться сообща»; слова «общество» — «собрание людей, товарищески, братски связанных». «Соседское общение» в замыслах градостроителей соединилось с «общением на производстве» — возникли дома-коммуны, кварталы-коммуны, в которых вблизи заводов-комбинатов, совхозов — сельскохозяйственных фабрик и мощных электростанций должны были жить люда, возводившие, а потом работавшие на этих предприятиях социалистической индустрии. И далее т вершина человеческой общности — «город-дом» — соцгород 20—30-х годов. Без знания этой четко продуманной организации человеческого общения, определившего «иерархическую систему» структуры советских: городов будущего, нельзя понять ни достижений градостроителей 20—30-х годов, ни причин их заблуждений — ведь главные ив них были часто, помимо желания авторов, подобны проповедям уравнительного сообщества и жесткой регламентации всей жизни.

Глубокий анализ всех этих исходных постулатов программ и проектов тех лет может избавить нас от некоторой высокомерной снисходительности и даже иронии к прекраснодушию авторов этих замыслов, устремленных в будущее. К тому, что относится к «опережающему отражению действительности». Оценить многотрудность становления всего нового в градостроительстве эпохи первой пятилетки невозможно, если не помнить о том, что это было творчество, у которого не было ни прямых прототипов, ни даже прообразов. Этому не мог помочь ни опыт осуществленных к тому времени «колоний — коммун», «общин», созданных социалистами — утопистами минувшего и наступившего века, которых во всем мире насчитывалось немногим более десятка. Чуждыми оказалась градостроительные эксперименты недавнего прошлого, связанные с идеями асоциальности буржуазных утопистов — несколько пригородных «поселков — садов», сооруженных стараниями благотворителей, «дома гостиничного типа» и городские кварталы, в которых жили семьи средних чиновников и высокооплачиваемых рабочих (в них — небольшие магазины, библиотеки-читальни, «детские очаги», спортивные площадки). В 1917—1925 гг. полезная будничность этих немногочисленных жилых сооружений и комплексов, более всего отразивших острейшие противоречия в России кануна революции, была преобразована в проектах «рабочих поселков-садов», «рабочих домов- общежитий» и первых малоэтажных «домов-коммун», «коммунальных домов». На рубеже 20—30-х годов все эти замыслы справедливо были отнесены к важному, но пройденному уже этапу развития советской архитектуры. «Соцгород», многоэтажный «жилой комбинат» — коммуна, единая цепь «городских парков культуры и отдыха» были совершенно новыми типами архитектуры, впервые вводившимися в зодчество мира. Отсюда — необходимость новых методов Исследования проблемы преемственности и новаторства в градостроительстве первого советского пятнадцатилетия, применения совершенно новых критериев оценок. Это поможет установить правильные соотношения его и с наследием отечественного градостроительства рубежа веков, и, что еще важнее, с зарубежной архитектурой XX в.

Здесь были названы лишь главные аспекты изучения советского градостроительства 20—30-х годов, без исследования которых невозможно воссоздание истории советской архитектуры в годы первой пятилетки. Можно указать и на проблемы сопутствующие, но столь же важные для суждения об этом периоде. Об одной из них следует сказать особо. Это поиски путей сотрудничества всех видов искусств в градостроительстве — и изобразительных, и театрально-музыкальных, и становившегося все более популярным кинематографа, и литературы. Цель — создание нового образа социалистического города, непосредственно связанное со сложением эстетического идеала в советском градостроительстве всего послеоктябрьского пятнадцатилетия.

Одним словом, на современном этапе изучения истории советской архитектуры 1917—1932 гг. науковедчески культурологический аспект исследований процесса развития советского градостроительства представляется бесспорным. В круг всех этих важнейших проблем читатель будет в той или иной мере введен в главах книги, посвященных градостроительной дискуссии о социалистическом расселении 1929—1930 гг., сложению новых социальных типов жилища и реконструкции быта, замыслам преобразования Москвы в социалистический город середины XX в., общественный центр которого, воплотив градостроительные идеалы целой эпохи, должен был символизировать этот будущий город.