В течение шести с половиной столетий на территории Дальнего Востока России и смежных зон Азии существовали крупные средневековые государственные образования, которые сменяли одно другое: государство Бохай (698–926), киданьская империя Ляо (907–1125), чжурчжэньские империя Цзинь (1115–1234) и государство Восточное Ся (1215–1233), монгольская империя Юань (1206–1368). В настоящем издании обобщается богатейший фактический материал исторических и археологических данных о процессах урбанизации в данном регионе. Показываются роль и место городов в средневековых империях Дальнего Востока в исторической динамике на протяжении почти 700 лет. Книга снабжена большим количеством цветных и черно-белых иллюстраций.

Введение (Н.Н. Крадин)
Глава 1. Средневековые империи Дальнего Востока (Н.Н. Крадин, А.Л. Ивлиев)
Глава 2. Городища Мохэ (Я.Е. Пискарева) 
Глава 3. Города Бохайского государства (Е.И. Гельман, Е.В. Асташенкова, С.Д. Прокопец, А.Л. Ивлиев)
Глава 4. Культура и повседневность бохайских городов (Е.И. Гельман, Е.В. Асташенкова)
Глава 5. Городища постбохайского времени (Н.А. Клюев, А.Л. Ивлиев, И.В. Гридасова) 
Глава 6. Города империи Ляо (Н.Н. Крадин, А.Л. Ивлиев)
Глава 7. Чжурчжэньские города (С.Е. Бакшеева, С.Д. Прокопец)
Глава 8. Сельское хозяйство городского населения (Е.А. Сергушева) 
Глава 9. Города Монгольской империи (Н.Н. Крадин, С.Е. Бакшеева)
Глава 10. Урбанизационные процессы в исторической динамике (Н.Н. Крадин)
Список источников и литературы
Summary

Введение

Города играют огромную роль в истории человечества. Сегодня они «занимают 3% поверхности Земли, в них проживает 50% населения Земли и производится примерно 75% валового национального продукта, они потребляют примерно 60% воды» (Gladwin 2008: 15). Начиная с индустриальной революции, рост городов и их значение стали определяющими в цивилизационной динамике. Тема изучения городов является предметом исследования специалистов самых разных наук — архитектуры, географии, экономики, социологии, истории, антропологии и др. В XX в. изучением городов занимались такие выдающиеся ученые, как М. Вебер, Г. Чайлд, Л. Мамфорд, В. Криссталер, Р. Парк, Л. Вирт, А. Пиррен и многие другие.

Про города уже написано так много, что невольно возникает вопрос: а можно ли на эту тему еще что-то написать? Венеция, Париж, Нью-Йорк, Амстердам, Петербург, Лондон, Вавилон, Рим, Афины... Архитектура, история городов, транспортные сети, улицы, городские карты и планы, дворцы, храмы, музеи, повседневная жизнь населения, злачные места... Что еще не было или не стало объектом описания?

Как бы то ни было, но заявленная в названии книги тема еще не была предметом специального рассмотрения. Большая часть обобщающих работ, посвященных урбанизации, касается исключительно классических примеров — античности, европейского средневековья, древнего Востока (Египет, Месопотамия, Индия, Китай), майя и ацтеков в Новом Свете. Все остальные исторические феномены освещены в научной литературе гораздо хуже. С полным правом к числу этих феноменов относятся российский Дальний Восток и смежные зоны Азии. Несмотря на самобытный очаг средневековых цивилизаций, местные культуры меньше известны за пределами региона, чем культуры вышеупомянутых стран и народов.

В соответствии с тем, что изложено выше, целью данной работы является необходимость определить роль и место городов в средневековых империях Дальнего Востока в исторической динамике в указанных хронологических рамках. Эта цель конкретизируется постановкой следующих задач: 1) подготовить обобщающую сводку по городищам бохайского, киданьского, чжурчжэньского и монгольского времени; 2)рассмотреть типологию бохайских, киданьских, чжурчжэньских и монгольских городищ; 3) выявить систему жизнедеятельности населения и функциональное значение (торговые, ремесленные, административные, религиозные и другие функции) городищ разного типа в рассматриваемых средневековых государствах; 4) проанализировать внутреннюю топографию бохайских, киданьских, чжурчжэньских и монгольских городищ; 5) показать динамику урбанизационных процессов в дальневосточном регионе.

Данная тема очень обширна, из-за чего многие важные вопросы не были затронуты в книге. Так, истоки градообразования у мохэ, а также урбанизационные процессы в бохайском и чжурчжэньском государствах рассмотрены в основном на материалах раскопок в Приморье. Отсутствует раздел, посвященный очень интересному и пока еще плохо осмысленному сюжету — средневековым городищам Западного Приамурья. Также не были включены материалы по Северо-Восточному Приморью, где имеется много средневековых городищ. Это самостоятельные сюжеты для последующих и параллельных научных исследований.

Обобщающих книг по истории изучения городов и градостроительных процессов на средневековом Дальнем Востоке нет. Однако данная тематика рассматривалась в большом количестве трудов по истории и археологии региона. Поскольку данные государства были расположены на территории нескольких современных стран, имеется развитая историографическая традиция на различных языках. Так, проблематика исследования государства Бохай в восточноазиатской литературе (китайской, корейской и японской) затрагивается во многих сотнях статей и монографий (краткие обзоры см.: Song Ki-ho 1990; 1990а). При этом, имея в виду в первую очередь археологические источники по теме исследования, следует выделить публикацию раскопок периода Манчжоуго японскими учеными городища Дунцзинчэн — Верхней столицы и Баньлачэн — Восточной столицы государства (Tung-Ching-Ch’eng... 1939; Сайтб Дзимбэ 1942; Сайтб Масару 1978), а также результаты более поздних исследований этих памятников (Балянь- чэн 2014; Бохай шанцзинчэн 2009). На европейских языках литературы, посвященной государству Бохай, практически нет, за исключением книги П. Реккеля на немецком языке, написанной на основе данных письменных источников (Reckei 1995).

Бохайская тематика стала разрабатываться на русском языке еще с 1920-х годов (Матвеев 1929). В 1968 г. вышла книга Э.В. Шавкунова, систематизировавшего данные письменных источников. В 1994 г. была опубликована коллективная монография «Государство Бохай и племена Дальнего Востока», в которой обобщались основные достижения изучения Бохая российскими учеными. За последующие четверть века было издано более десяти книг с публикацией материалов ежегодных полевых исследований на Краскинском и других городищах бохайского времени в Приморье (Болдин и др. 2005; 2006; 2010; и т.д.). Из исследований, связанных с тематикой проекта, следует отметить работу В.И. Болдина о предварительной классификации бохайских городищ (1992), попытку изучения пространственной структуры бохайских городищ (Kradin, Nikitin 1996), статью о столичных городах Бохая (Болдин, Ивлиев 1997), исследования о границах бохайского государства (Гельман 2005; Никитин 2005; Шавкунов В.Э. 2005), работы о торговых и культурных обменах в Бохае (Gelman 2006; Гельман 2006). Этими публикациями рассматриваемая тематика и ограничивается.

По истории киданей и империи Ляо имеются обобщающие исследования на различных языках (историографию см.: Franke 1994; Крадин, Ивлиев 2014). Наиболее полная сводка сведений из письменных источников с подробнейшими комментариями была опубликована на английском языке еще в середине XX в. (Wittfogel, Feng 1949). Если говорить об исследовании киданьских городов, то на восточных языках отсутствуют обзорные работы по этой теме. Их компенсирует скрупулезная публикация А.Л. Ивлиева, не потерявшая актуальности и до настоящего времени (1983). На английском языке следует отметить фундаментальную книгу Н. Стэйнхардт о киданьской архитектуре (Steinhardt 1997) и работы китайского исследователя Лин Ху, чья диссертация и статьи были посвящены пространственной структуре городов и рассмотрению киданьской фортификации в контексте презентации имперской власти (Lin Hu 2009; 2010; 2011). Последние публикации имеют важное значение для нашей темы, но они основаны исключительно на письменных источниках и визуальном обследовании памятников.

Попытки систематизации киданьских городищ на территории Монголии были сделаны монгольским археологом X. Пэрлээ (1957; 1961; 1962) и позднее переосмыслены С.В. Даниловым (2004). Археологические раскопки киданьских городов проводились монгольскими и российскими учеными. Результаты опубликованы в ряде монографий (Очир и др. 2005; Очир, Крадин и др. 2008; Крадин, Ивлиев 2011). Попытка обобщить и систематизировать результаты раскопок была сделана несколько лет назад (Крадин, Ивлиев 2014).

По истории чжурчжэней и империи Цзинь на европейских и восточных языках также написаны крупные обобщающие исследования (см.; Воробьев 1975; 1982; Franke 1994). Однако раскопки чжурчжэньских городов на территории Китая начаты только в последние годы (Чжао Юнцзюнь 2015). Чжурчжэньская археология изучена гораздо лучше в России. Выполнены монографические работы, посвященные введению в научный оборот материалов отдельных памятников: Шайгинского (Шавкунов Э.В. 1990), Лазовского (Леньков, Артемьева 2003), Ананьевского (Хорев 2012) городищ. Опубликована целая серия статей об уникальном памятнике — Краснояровском городище (Артемьева 1998; 2005; 2007; 2008; 2009; 2010; 2012; 2014; 2015; Артемьева, Ивлиев 2000; и т.д.). Введены в научный оборот материалы о городищах северной (Крадин, Никитин 2010) и северо-восточной периферии (Дьякова 2009) на территории Приморья. Опубликованы книги по чжурчжэньскому ремеслу (Леньков 1974; Конькова 1989), домостроительству и жилищам чжурчжэней (Артемьева 1998), керамике (Тупикина 1996), фарфору (Гельман 1999) и чжурчжэньской черепице (Саранцева 2013).

Применительно к рассматриваемой теме есть ряд работ по изучению реконструкции численности населения городищ (Никитин, Хорев 1986; Артемьева 1989), социальной топографии (Артемьева 1989а), а также исследования по фортификации чжурчжэней (Галактионов 1983а; Шавкунов В.Э. 1989; 1992; Артемьева 2010; 2011; 2012; и т.д.).

Степень изученности Монгольской империи очень велика, и интерес к этой теме присутствует постоянно среди исследователей разных стран. Поскольку Монгольская империя была многонациональным государством, включавшим самые разные народы Старого Света, то это создает большие трудности для источниковедческого и историографического анализа. Наиболее важная литература по тематике Монгольской империи на различных языках была учтена в специальном обзоре по этой теме (Крадин 2014). Что касается урбанизации в Монгольской империи, то приоритет в изучении данного вопроса принадлежит отечественной научной школе. Важнейший вклад в изучение городищ и поселений монгольского времени внесли исследования советских ученых под руководством С.В. Киселева (1947; 1957; 1958; 1961), результатом которых стал капитальный труд «Древнемонгольские города» (1965). Долгие годы эта работа была маяком для исследователей урбанизационных процессов в империях номадов.

Определенный вклад в изучение поселений и городищ Монголии внес монгольский археолог X. Пэрлээ (1957; 1961; 1962). Открытия археологов дали возможность выполнить серьезные архитектурные реконструкции городов и зданий кочевых империй (Майдар, Пюрвеев 1981; Минерт 1983; Ткачев 1984; 1986; 2009; и т.д.). Позднее С.В. Даниловым составлена наиболее полная сводка монгольских памятников на территории Монголии (2004). Мы не рассматриваем здесь тематику изучения городов Золотой Орды — это отдельный вопрос, по которому к настоящему времени накоплено огромное количество фактических данных и опубликованы десятки книг и многие сотни статей.

Начиная с 1990-х годов возобновился интерес к изучению процессов урбанизации в империи монголов на территории Центральной Азии и Дальнего Востока. Большой вклад был сделан японскими и немецкими археологами. Японские исследователи изучали поселение Аврага, расположенное в излучине Керулена. Японские археологи полагают, что здесь находилась ранняя ставка Чингисхана. Они проводят здесь исследования в течение десяти лет (Shiraishi 2001; 2002; 2004; 2005; 2006; Shiraishi, Tsogtbaatar 2009). Немецкие археологи возобновили раскопки на территории Каракорума — столицы Монгольской империи. Они начали с исследования дворца, раскопанного С.В. Киселевым, и района перекрестка главных улиц. С течением времени данные исследования расширились на тщательное обследование всей близлежащей долины Орхона (Barkmann 2002; Hüttel 2005; 2009; Pohl 2009; 2010; Bemmann et al. 2010; 2011; 2011a; etc.). Китайскими археологами произведены масштабные раскопки столиц империи Юань — Шанду и Даду (Wei Jian 2008; Вэй Цзянь 2015; Chen Gao- hua 2015).

В начале 1990-х годов на территории Бурятии усадьбу Нарсатуй раскапывал С.В. Данилов (2004). На рубеже 1990-2000-х годов вплоть до своей трагической гибели исследования и поиски монгольских памятников вел А.Р. Артемьев (2003; 2004; 2005). В настоящее время авторами проекта возобновлены исследования монгольских памятников на территории Забайкалья (Крадин и др. 2010; Харинский и др. 2010; 2012; 2014). Однако данный период изучен еще недостаточно хорошо. В частности, отсутствуют сколько-нибудь приемлемая хронология, типология основных категорий инвентаря, еще рано говорить о локальных вариантах археологической культуры монголов.

В целом, подводя итоги весьма краткого обзора, следует отметить, что к настоящему времени по-прежнему остается неразработанным и дискуссионным такой вопрос, как «город» применительно к средневековым империям Дальнего Востока. Не разработана их типология, плохо исследована планиграфия, отношения с сельскими поселениями, их функциональные характеристики. Помимо этого, отсутствуют обобщающие исследования, в которых бы рассматривались все избранные общества в целом в исторической динамике, а также работы концептуального плана, посвященные обсуждению роли и места городов данных обществ в структуре средневековых государств дальневосточного региона. Отчасти компенсировать отсутствие работ по вышеуказанной проблематике призвана эта книга.

Мы не собираемся подробно обсуждать здесь вопрос, что такое город. Эта тема является предметом давних и бесконечных споров среди специалистов самого разного профиля — от архитекторов до археологов. Даже наиболее авторитетные теоретики урбанизма демонстрируют разное понимание термина «город». Так, Л. Вирт определял город как постоянное поселение, имеющее определенную большую численность жителей, высокую плотность населения, разнообразную функциональную специализацию (Wirth 1938: 8). Согласно образной, труднопереводимой идее Л. Мамфорда, город — это своеобразный театр социальной активности, в котором происходит тесное географическое сплетение экономических и институциональных процессов, а также отражаются эстетические символы коллективного действия (Mumford 2011: 93). Возможно, самая сжатая формулировка принадлежит Э. Глэзеру, который точно подметил, что для города характерны «близость, плотность, теснота» (Glaeser 2011: 6).

Большая численность населения, плотность и гетерогенность ранних городов вызывают сомнение, поэтому вопрос, насколько данное определение применимо к периоду генезиса цивилизации, остается открытым. В археологическом измерении для городов важны такие характеристики, как фортификация, границы, осевая планировка, храмы, дворцы, зоны ремесленной деятельности, кладбища, места для игр и собраний (Renfrew 2008).

Как пишет Дж. Коугил, существующие определения можно объединить в демографический (численность) и функциональный подходы (Cowgill 2004: 526). Согласно первому подходу, в самых общих чертах город характеризуется как поселение с высокой плотностью населения (Stoddart 1999: 909). Подобные дефиниции наиболее часто применяются и в наши дни. Действительно, для современных географов это очень удобно. Можно смело использовать сведения статистики, данные переписи. Нужно только определиться с тем, каково должно быть минимальное число жителей города (Wheatley 1972: 620-621). Подобные мнения высказывались среди археологов (Массон 1976: 141; Stoddart 1999: 911; Storey 2006: 22), причем нередко в качестве условного эквивалента называется цифра в 5 тыс. человек.

Однако здесь есть несколько существенных проблем. Количество и плотность населения не всегда жестко связаны с теми функциями, которые выполняли те или иные поселения. Плотность населения, например, мезоамериканских городов доколумбового времени была несоизмеримо ниже, чем современных, и они совершенно не соответствовали данному критерию (Smith 2008). Знаменитый Чатал-Гуюк, согласно Я. Ходдеру, являл собой «просто очень большую деревню» численностью до 8 тыс. человек (Hodder 2006: 98).

С данной точки зрения, казалось бы, функциональный подход предпочтительнее демографического. Следует согласиться с Б. Триггером, что город выполнял особые, специализированные задачи в отношении окружающих территорий и тем самым отличался от негородских поселений (Trigger 2003: 120). Однако и в данном случае можно столкнуться с рядом проблем. Самая распространенная точка зрения предполагает понимание города как торгово-ремесленного центра. Она восходит к классическим концепциям урбанистики начала XX в., идущим от М. Вебера, для которых образцом было становление западноевропейского города. Постепенно выкристаллизовалось устойчивое понимание города как экономического центра, где концентрируются человеческий капитал и средства, которые обеспечивают сосредоточение промышленности (т.е. несельскохозяйственных функций) и перераспределение товаров (Jacobs 1969).

В противовес этому мнению сформировалась другая точка зрения, согласно которой город позиционировался как место концентрации элиты и административных функций, что визуально отражалось в монументальных строениях (Sjoberg 1960). Большую роль в развитии последнего мнения сыграли археологи, которые изучали феномен генезиса и становления ранних городов. Так, Р. Мак-Адамс обратил внимание на то, что город — это место, где располагаются центральные учреждения и производится обмен ресурсами (Adams 1966). Схожая полемика велась среди отечественных исследователей. При этом сначала акцент делался на торгово-ремесленных функциях города (Тихомиров 1946: 8-9; Сахаров 1959: 17). В более поздних работах возобладала более гибкая интерпретация города как явления, сочетающего экономические и административно-политические функции (Карлов 1980; Куза 1983).

Попытка уйти от дихотомии, что важнее — административные или экономические функции города, была сделана отечественными востоковедами. В начале 1980-х годов О.Г. Большаковым совместно с В.А. Якобсоном была предложена идея определять город как населенный пункт, в котором концентрируется и перераспределяется прибавочный продукт (Большаков, Якобсон 1983; Большаков 2001: 10-11). Это сняло вопрос о первичности политических или экономических функций, но привело к новой задаче — выяснить соотношение между урбанизацией и политогенезом. Если город представляет собой главным образом центр перераспределения прибавочного продукта, то теоретически это значит, что первые города должны были появиться еще до рождения государства, на такой стадии социальной эволюции, как вождество, поскольку редистрибуция (т.е. перераспределение) является одной из важнейших черт данного типа общества.

Так или иначе, функции города как места концентрации торговых и обменных связей и как точки сосредоточения власти и взимания прибавочного продукта с периферии — это две стороны его жизнедеятельности. Они не являлись функциональной альтернативой, а дополняли друг друга (Brumfiel 1991). Город представляет собой пункт, который выполняет иные, специализированные функции, несвойственные тем поселениям, где проживает большинство населения. Учитывая, что в доиндустриальных обществах большинство населения занималось сельским хозяйством (Gellner 1988), это значит, что речь идет преимущественно о неаграрных функциях (хотя нужно помнить, что жители древних городов часто были земледельцами, как, например, в античных обществах; применительно к кочевым империям нужно говорить о нескотоводческих функциях).

Принципиально важное значение для понимания роли городов в формировании государственности имела знаковая статья Г. Чайлда о «городской революции». Он выделил 10 признаков цивилизации: появление городских центров; возникновение классов, занятых вне производства пищи (ремесленники, торговцы, жрецы, чиновники и др.) и живущих в городах; значительный прибавочный продукт, изымаемый элитой; наличие монументальных культовых, дворцовых и общественных сооружений; обособление правящих групп, наличие фиксируемой в археологических источниках резкой социальной стратификации; появление письменности и зачатков математики; развитие изысканного художественного стиля; появление торговли на дальние расстояния; образование государства; взимание налогов или дани (Childe 1950).

Понятно, что работа Чайлда была посвящена не столько урбанизации, сколько описанию того, как процесс формирования классов и государства может быть материализован в археологических источниках (Smith А. 2003: 187). Концепция городской революции дала понимание того, как по археологическим данным можно проследить процесс формирования самых ранних цивилизаций. Нельзя не согласиться с мнением, что модель «городской революции» и признаки «цивилизации» оказали огромное влияние на все последующие дискуссии о происхождении государства (Smith М. 2009: 22).

Список Чайлда неоднократно уточнялся и пересматривался. Существует много известных работ, в которых перечисляется широкий набор признаков цивилизации (Adams 1966; Renfrew 1972; Haas 1982; Feinman, Marcus 1998; Flannery 1998; Maisels 1999; Smith M. 2003; Flannery, Marcus 2012). Среди признаков, которые встречаются чаще, чем другие, обязательно присутствует город. Поэтому для подавляющего большинства исследователей город — это материальное воплощение государственности (Fox 1977: 24).

Тем не менее урбанизм — это нечто гораздо большее, чем просто придаток к концепции государства (Cowgill 2004: 526). Характер соотношения между урбанизацией и динамикой политогенеза был предметом изучения многих исследователей (Adams 1966; Blanton 1982; Algaze 2008; Marcus, Sabloff 2008). К настоящему времени написано бесчисленное количество книг и статей, в которых обсуждается проблематика происхождения и ранних этапов урбанизации (см., например: Ucko et al. 1970; Nichols, Charlton 1997; Hansen 2000; Cowgill 2004; Marcus, Sabloff 2008; etc.).

При этом далеко не все исследователи разделяют тезис о синхронности процессов урбанизации и политогенеза. В частности, Д. Вэнгроу (Wengrow 2015) опубликовал специальное исследование, в котором обосновывает со ссылкой на Г. Поссела негосударственный характер городских центров архаической Индии III тыс. до н.э. (Possehl 1998). Моника Смит также согласна с выводами Поссела в том, что нет никакой прямой логической связи между плотностью населения и появлением централизованных управленческих структур (Smith М. 2003: 12). Вэнгроу приводит еще один пример «городов без государства» — поселения трипольской культуры в дунайско-днепровском междуречье.

Не так давно Дж. Дженинг и Т. Эрл (Jennings, Earle 2016) усомнились в том, что процесс происхождения государства и урбанизация протекали как синхронные процессы. Они приводят два примера, которые не укладываются в данную схему. Первый пример представлен городской общиной Тиуанако в Андах на территории современной Боливии. Авторы приходят к выводу, что государство в области озера Титикака было создано спустя 300 лет после начала строительства масштабных монументальных сооружений. Второй пример — хорошо известные Эрлу Гавайи, где, по его мнению, возникает государство в условиях полного отсутствия чего-либо похожего на города. Свое и без того авторитетное мнение авторы подтверждают дополнительной ссылкой на Р. Хоммона (Hommon 2013: 129). С этой точки зрения классические кочевые империи также попадают в число исключений. Их политическая система (суперсложные вождества) не соответствует критериям государства, тогда как существование городов подтверждено широкомасштабными археологическими раскопками (Крадин 2007; 2011).

Проверим, насколько вышеприведенные гипотезы соответствуют статистическим корреляциям между политогенезом и урбанизацией. Для этих целей воспользуемся «Атласом культурной эволюции» П. Перигрина по 289 первобытным и раннегосударственным обществам (Atlas of Cultural Evolution = АСЕ; Peregrine 2003). Там суммированы данные из девятитомника «Энциклопедия доистории» (Peregrine, Ember 2001-2002). Перегрин с коллегами собирал и структурировал сведения, которые содержались в статьях, написанных для этой книги. К работе над энциклопедией было привлечено более 200 исследователей из 20 стран. В издание включены данные по всем наиболее важным и известным археологическим культурам эпохи первобытности. Хронологический охват работы 500 000 — 500 гг. до н.э. Столь представительная выборка вполне репрезентативна для проведения как синхронных, так и диахронных кросскультурных исследований обществ периодов первобытности и политогенеза (Peregrine 2001; 2004).

Напомним соответствующие признаки:

4. Урбанизация (крупные поселения)
1 = до 100 человек
2 = 100-399 человек
3 = 400 и более человек

9. Политическая интеграция
1 = автономная локальная община
2 = один-два уровня над общиной
3 = три и более уровней над общиной

Политическая интеграция и урбанизация

		Урбанизация			ВСЕГО
		крупные поселения, <100 человек	крупные поселения, 100-399 человек	крупные поселения, 400+ человек
Политическая интеграция	Автономная локальная община	112	4	0	116
	Один или два уровня над общиной	37	64	15	116
	Три и более уровней над общиной	0	6	51	57
ВСЕГО		149	74	66	289

Линейная корреляция Пирсона R = 0,833 и ранговая корреляция Спирмена R = 0,822 показывают очень высокие значения, что свидетельствует о сильной связи между урбанизационными процессами и формированием политической иерархии. Однако для нас в данном случае важнее качественный анализ. Третья колонка во втором ряду показывает, что в 15 случаях в обществах с одним или двумя уровнями иерархии (т.е. в вождествах) существовали крупные поселения с населением более 400 человек. Другой вывод: вторая колонка в третьем ряду свидетельствует, что в шести случаях комплексные общества с трехуровневой и более иерархией (суперсложные вождества и ранние государства) не имели городов.

Таким образом, приведенные выше гипотезы о возможности существования городов «без государства» и ранних государств без городов подтверждаются статистическими данными. Подобных примеров не должно быть много — всего 6 и 15 случаев соответственно из выборки в 289 обществ. Однако вероятность существования подобной ситуации не следует игнорировать.

Так или иначе, урбанизация тесно связана с происхождением государства. В настоящее время исследования в области политогенеза подошли к некоторому рубежу, перейти который пока никому не удается. Исследователи в своем большинстве разделяют ряд ключевых позиций. Они осознают, что существует большое число причин, которые влияли на развитие политической централизации. Генезис государства был обусловлен двумя взаимосвязанными процессами — необходимостью общественной консолидации по мере усложнения общества («интегративная» теория) и необходимостью урегулирования в обществе конфликтных ситуаций («конфликтный» подход, «классовая» теория). Наконец, современная наука не склонна интерпретировать становление и развитие государства как однолинейный процесс. В последнее время ряд авторов полагают, что сложность общества далеко не всегда связана с формированием государственности. Они придерживаются многолинейной теории социальной эволюции и выделяют несколько альтернативных государству форм политического устройства. При этом новый подход предполагает дихотомию двух полярных стратегий в процессе социокультурной эволюции — иерархической, или сетевой, и гетерархической, или корпоративной (Feinman, Marcus 1998; Kradin et al. 2000; Haas 2001; Trigger 2003; Grinin et al. 2004; Bon-darenko 2006; Price, Feinman 2010; Flannery, Marcus 2012; Chacon, Mendoza 2017).

Возможно, сложившаяся ситуация обусловлена тем, что изложенные выше положения относятся к так называемым «великим антропологическим теориям», которые вместе с «насыщенным», или «плотным», этнографическим описанием и так называемыми теориями «среднего уровня» составляют теоретический фундамент современной культурной антропологии и археологии (Ellen 2010). Поскольку «великая теория» разделяется в большей или меньшей степени подавляющим числом исследователей, надо полагать, что новый прогресс возможен в первую очередь на уровне теорий «среднего уровня».

Данное понятие было введено в научный оборот Р. Мертоном (Merton 1968: 39-40). Именно у него этот термин заимствовал Л. Бинфорд, привнеся его в археологическую науку. Вместе с тем Бинфорд интерпретировал этот термин по-своему, что стало причиной для определенной полемики в американской археологии (см.: Smith 2011: 169-170).

Что такое теория среднего уровня? В социологии данный уровень теории понимается как точный и достаточно простой тип теории, который может быть использован для объяснения явлений разного уровня, но который не предназначен для всеобъемлющего объяснения всех социальных явлений без исключения. Тео¬рия среднего уровня не должна также быть редукционистской. Иными словами, это комплекс инструментария, способного интерпретировать ограниченную совокупность фактов или явлений (Hedström, Udéhn 2009: 31). Теории среднего уровня могут быть частично включены в теории более высокого уровня, но в то же время они могут иметь вполне самостоятельное значение для понимания тех или иных аспектов мироздания (Merton 1968: 43).

В настоящей книге будет сделана попытка сформулировать и изложить основные положения подобной теории. Мы постараемся обобщить и проанализировать большой массив исторических и археологических данных, с тем чтобы на выходе получить серию непротиворечивых положений, которые позволят глубже понять и осмыслить, как возникали и развивались города в средневековых империях Дальнего Востока. Надеемся, что наши выводы послужат стимулом для последующих исследований и дискуссий в данном направлении.