Художественная культура Японии XVI столетия. Эпоха. Быт. Костюм. Николаева Н.С. 1986

Художественная культура Японии XVI столетия. Эпоха. Быт. Костюм
Николаева Н.С.
Искусство. Москва. 1986
240 страниц
Художественная культура Японии XVI столетия. Эпоха. Быт. Костюм. Николаева Н.С. 1986
Содержание: 

Характеристику XVI столетия как переходной эпохи, сочетавшей в себе черты традиционные и совершенно новые, автор строит на анализе трех явлений: чайного культа и так называемой чайной церемонии, архитектуры феодальных замков и дворцов, жанровой живописи на ширмах. В книге рассказывается о постепенном сложении идеалов чайного культа, утверждавших красоту обычного, простого и непритязательного, о влиянии их на разные виды искусства и нормы быта. Укрепленные замки как оборонительные сооружения появились в период междоусобных войн. В XVI веке замок и находившийся в нем дворец стали символом власти и могущества владельца. Выдающиеся художники украшали дворцовые залы великолепными настенными росписями, которые были одним из самых ярких явлений в японском искусстве того времени. Расцвет жанровой живописи автор связывает с началом развития самостоятельной городской культуры и сопоставляет с театром Кабуки и повествовательной прозой в литературе. Жанровая живопись впервые запечатлела события реальной жизни, что открывало новый этап в истории японской художественной культуры.

Введение
Япония в XVI веке. Исторические события и особенности культуры
Чайный культ и чайная церемония
Архитектура феодальных замков и дворцов
Город и горожане в жанровой живописи XVI столетия
Заключение
Примечания
Список иллюстраций

Введение

Шестнадцатый век занимает особое место в истории японской культуры. Эта эпоха завершила период развитого средневековья и одновременно открыла средневековье позднее, хронологически совпадающее с новым временем европейской культуры. Переходный характер эпохи сказался в динамизме, неустойчивости, нестабильности социальной структуры общества, сосуществовании традиционных и новых форм общественного сознания, особой многоликости культуры, усложненности ее по сравнению с предшествующим периодом.

Японская культура не знала такого переломного этапа, каким была эпоха Возрождения для стран Европы. Период позднего феодализма, закончившийся лишь в XIX веке, был во многих своих чертах продолжением предшествующих столетий. Но заметен некий водораздел между двумя этапами, один из которых можно условно обозначить как «классическое» средневековье, длившееся до XV столетия, а следующий за ним - как позднее средневековье XVII-XVIII веков. Расположенный между ними XVI век потому и вызывает интерес, что он был временем больших структурных изменений в культуре, не всегда явно выраженных, подчас скрытых и завуалированных и лишь впоследствии себя обнаруживших.

Важнейшим событием истории Японии XVI столетия было объединение страны после многолетних феодальных междоусобиц, которое способствовало значительной активизации экономической жизни, небывалому прежде росту городов. Менее чем за одно столетие Япония неузнаваемо изменилась. Из расколотой на враждующие княжества, обескровленной внутренними войнами страны, управлявшейся слабыми и безвольными сегунами Асикага, к концу XVI века она превратилась в сильнейшую державу дальневосточного региона, дерзавшую снаряжать военные экспедиции против соседней Кореи и даже угрожать могущественному минскому Китаю. Как никогда прежде, процветала заморская торговля, японские корабли плавали в Китай, Индию и на Филиппины, а к причалам японских портов приставали суда не только этих стран, но и Португалии, Испании, а позднее - Англии и Голландии.

Первые контакты с европейцами существенно повлияли на представления японцев о мире, о народах земли, о громадных пространствах океанов и морей, отделяющих Японию от далеких европейских стран. Вслед за купцами прибыли из Европы католические миссионеры, начавшие проповедовать христианство.

На таком историческом фоне культура развитого средневековья не просто перерастала в культуру позднего средневековья. Это был процесс в достаточной степени трудный, сложный - процесс рождения ее новых свойств и видоизменения старых. Художественные идеи развитого средневековья, как правило, сплавлены с идеями религиозными, а произведения искусства в своих общественных функциях связаны с отправлением религиозного культа. Культура XVI столетия по преимуществу светская, и ее наиболее яркие образцы были вызваны к жизни выходом на историческую арену новых действующих лиц - военных диктаторов и их вассалов, - а также зарождением нового городского сословия, что повлияло на сферу бытования культуры, привело к ее значительной демократизации и распространению «вширь». По сравнению с подчеркнутой духовностью предшествующих столетий со свойственной им концентрацией внимания на внутреннем и сокровенном художественная культура XVI века представляется в основном «обращенной наружу», к реальности и повседневному существованию человека. Но утрата глубины компенсировалась в ней появлением качеств, невозможных для предшествующего периода.

Секуляризация культуры выражалась в принципиально иной направленности художественного творчества, появлении нового круга идей и образов. Связанное с буддизмом религиозное искусство опиралось на иконографический канон, сложившийся за пределами Японии и лишь частично видоизмененный на местной почве, особенно в связи с ассимиляцией синтоистских верований. И все же общерегиональный канон был определяющим в формообразовании архитектуры, скульптуры и большей части живописи, начиная с VII и до XV века. Светская культура XVI века ориентирована на реальность, быт и этнические особенности народа. В этом источник ее национальной самобытности, начавшей так отчетливо проявляться именно с этого времени. Уже конец столетия отмечен появлением в японском искусстве чисто национальных черт, рождением самобытных художественных форм, не имевших аналогий нигде в мире. В этот период были заложены основы неповторимости искусства позднего средневековья, во многом олицетворяющего в глазах всего мира подлинно японский национальный стиль.

Особая общественно-историческая ситуация, сложившаяся к концу XVI века, способствовала невиданной активизации творческого начала японского народа, пробуждению его культурного самосознания. Идеалы, питавшие художественную культуру XIV - XV веков, во многом абстрагированные и опиравшиеся на китайские прообразы, теперь оказались не просто переосмысленными, но тесно связанными с реальными духовными и нравственными потребностями общества эпохи бурных исторических перемен и важнейших социальных сдвигов.

Одной из новых особенностей художественной культуры XVI века стало более тесное взаимодействие художника и зрителя, вкусы, потребности, эмоциональное и духовное развитие которого находили отражение в самой образной структуре произведения. В этот период часто можно видеть, как искусство постоянно вторгается в более широкую сферу культуры и оказывается связанным с множеством явлений, находящихся вне художественного процесса как такового.

Переломные периоды в развитии культуры часто представляют собой более интересный материал для исследования, чем эпохи относительно спокойной и плавной эволюции. Одновременное существование старого и нового, их переплетение и столкновение позволяют приблизиться к пониманию самого «механизма» перемен, перехода от одного качественного этапа в развитии культуры к этапу следующему. Наиболее явственны такие перемены в Японии в конце XVI века. Но путь к ним, их первые предвестия надо искать уже в начале столетия, иначе они могут показаться слишком внезапными и необъяснимыми.

Именно поэтому в книге рассматривается художественная культура XVI века в целом, в ее связях с предшествующей порой, где традиционные формы уже несли в себе потенциальную возможность изменений. Но, кроме того, художественная культура всего этого периода дает материал для размышлений над тем, как под воздействием изменившихся исторических условий менялись сами задачи искусства и его функции в обществе, а это в свою очередь влияло на внутреннее строение художественных произведений, их образный смысл и стилистику. Не случайно именно в конце XVI века наблюдалось возникновение новых жанров в литературе и театре, архитектуре и живописи, хотя полное развитие некоторые из них получили только столетие спустя.

Важными элементами исследования представляются не только конкретные художественные особенности произведений искусства, но сама культурно- историческая среда, этические и эстетические идеалы эпохи, что позволяет из разнородных, казалось бы, фактов создать более объемную, «стереоскопическую» картину развития культуры. Описание явлений с разных точек зрения, их сопоставление в новых сочетаниях, безусловно, предполагает искусственное вычленение одних факторов и намеренное отстранение других.

Для того чтобы картина японской художественной культуры XVI века не показалась изолированной, но представала в своих связях с предшествующим этапом и в своей обращенности в будущее, необходимо из множества явлений выбрать такие, которые могли бы наиболее полно и ярко раскрыть суть происходивших процессов, содержание их отдельных периодов. Так возникла структура предлагаемой книги в ее разделении на главы, отражающем внутреннюю логику исследования.

Первая глава посвящена краткой характеристике основных особенностей японской художественной культуры, как они складывались с древности на протяжении многих веков и стали определяющими для художественного мышления, строя образов, логики их формирования. Здесь же говорится об основных компонентах художественной культуры XVI века, о наиболее актуальных для ее общего смысла видах художественного творчества и их взаимодействии.

Вторая глава вводит в мир так называемой чайной церемонии, эстетические закономерности которой начали формироваться еще в предшествующем столетии. Эта глава дает возможность понять связи художественной культуры XVI века с прошлым, ее глубокие корни, присущий всему японскому художественному мышлению традиционализм - одно из важнейших его свойств. Однако основная задача этой главы - показать, как традиции видоизменялись под воздействием новых исторических и социальных факторов, как в их недрах рождалось новое мировоззрение, отмечавшее уже принципиально иной этап художественной культуры. Чайный культ принес в японское художественное сознание иные, чем прежде, критерии красоты, ориентированные на реальные человеческие потребности и быт, что оказало огромное воздействие на эстетические представления самых широких слоев населения.

Третья глава знакомит читателя с миром феодальных замков, широкое строительство которых началось во второй половине XVI века и продолжалось до второго десятилетия XVII века. Этот аспект культуры связан с историческими реалиями эпохи и ее главными действующими лицами - военными диктаторами и новой феодальной знатью, пришедшей к власти. В архитектуре замков и дворцов нашли косвенное отражение не только бурные события - внутренние войны и борьба за власть, но основные идеи феодальной иерархии как социальной организации общества. Идеи государственности, военной мощи, власти и богатства, с одной стороны, и идеи феодальной субординации, подобающего каждому «места», с другой стороны, выразились в мощных фортификационных сооружениях, в строгом зонировании внутреннего пространства дворцовых залов и характере их декора. Обитатели замков - военачальники и их приближенные - нередко были приверженцами чайного культа, с его идеалами простоты, а также не чуждались утонченной аристократической культуры прошлых веков. Одновременно они были самыми прочными узами связаны с богатеющим сословием горожан и с нарождающейся городской культурой.

Зарождение этой совершенно новой по типу культуры, с ее собственными героями, мотивами, формами, - предмет анализа в четвертой главе книги, хронологически уже выходящей за рамки XVI столетия, что позволяет представить себе перспективу развития художественной культуры следующего исторического этапа, начавшегося с середины XVII века. Для изучения самого раннего периода сложения городской культуры наиболее плодотворным представляется материал жанровой живописи на ширмах, основные сюжеты которой были взяты из жизни города, быта его разнообразных обитателей. Не только мир феодальных замков, но и мир города был связан с культом чая, в значительной мере обязанным своему окончательному оформлению творческим импульсам, исходившим из среды горожан. Чайный культ отражал традиционную для каждого японца тягу к созерцанию и внутренней сосредоточенности, к минутам углубленного спокойствия и погружения в себя, в то время как бурные городские развлечения, яркие многолюдные праздники были близки его натуре человека деятельного, активного, постоянно занятого мыслями о собственном богатстве и процветании.

На первый взгляд может показаться, что художественные идеи, одушевлявшие культ чая, противоположны обращенной к прагматической стороне жизни культуре горожан и несовместимы с воинственностью и представлениями о феодальной чести и престиже, свойственными хозяевам замков и дворцов. Но все это - слагаемые одной целостной культуры, с ее неодинаковыми функциями и разной направленностью в разных «слоях». Высокое и низкое, отвлеченное и конкретное соседствовали в ней, как и во всякой другой культуре. В культе чая доминировали связи с космическими категориями, переживание «бесконечного», поиски сверхчувственной, невыразимой словами истины. Это манифестация как бы потаенной от внешнего взгляда высокой духовности, скрытой и под доспехами воина и под нарядным кимоно богатого горожанина.

В архитектуре дворцов феодальной знати, рассчитанных на общественные ритуалы, где человек хочет не «быть», а «казаться», реализуются категории должного как фундамента иерархического общества. Здесь внешнеритуальное торжествует над внутренне-эмоциональным. 

В жанровой живописи с ее главным героем - городом, праздничным и веселящимся, раскрывается мир вольной частной жизни, хоть и подчиненной условностям, но в основе - раскованной и радостной. Человек впервые увидел себя и своих сограждан в повседневной жизни, которая, удостоившись запечатления, стала представляться еще значительнее. Здесь получили наиболее раннее воплощение идеалы городской культуры с ее жизнеприятием, живым вниманием ко всему, что открыто взору.

Разные грани единой художественной культуры XVI столетия совмещались и в масштабах всей нации и в отдельной личности, в сложном узоре внешней деятельности и глубокой внутренней жизни человека. Сильные, волевые и жестокие военные диктаторы в перерывах между битвами могли предаваться минутам отрешенного самоуглубления в комнате для чайной церемонии или любоваться в театре «сокровенной красотой» героев классических пьес. А расчетливые и практичные горожане платили огромные суммы за керамическую чашку знаменитого мастера и хранили ее как драгоценность, что поразило первых европейцев, ценивших золото, алмазы, рубины и не понимавших, как можно платить деньги за «глиняный горшок».

Каждая из сфер единой художественной культуры одновременно и обособлена и тесно связана с другими, не может без них существовать. Их постоянное взаимодействие и давало тот сложный сплав событий, героев, художественных форм, который впервые заставляет говорить о том, что некогда единый поток японской средневековой культуры теперь разделился на несколько потоков, текущих относительно самостоятельно и требующих собственного рассмотрения и оценки. Эта множественность аспектов культурного развития в XVI веке и означала новизну исторического этапа, его принципиальное отличие от предшествующих веков.

В заключительной главе сделана попытка подвести общие итоги, сопоставить главные особенности японской культуры XVI века с европейской в их направленности, тенденции развития и перспективе.

Упомянутая структура книги, диктуемая самим изучаемым материалом, потребовала некоторого выхода за временные рамки XVI столетия как такового. Для рассмотрения его связей с прошлым необходимо было кратко затронуть проблемы художественной культуры развитого феодализма, в особенности XV столетия. Анализ же городской культуры с необходимостью вел к продвижению в XVII век, что не противоречит точке зрения таких авторитетных ученых, как Иэнага Сабуро, считающих, что вся первая половина XVII века, а не только его начало составляет единый этап с культурой предшествующих десятилетий [См.: Иэнага Сабуро. История японской культуры. М., 1972, с. 133.].

Заключение

Эпохи, как и люди, неповторимы. Каждая имеет свой характер, только ей свойственное сочетание черт, особенностей. Далекие времена и большие пространства, отделяющие нас от этих эпох, не позволяют в точности воссоздать их облик, реально почувствовать дыхание жизни в высоких духовных устремлениях и самых обыденных делах некогда живших людей, столь не похожих на нас по образу мысли, взглядам на мир, поведению, отношению друг к другу. Мы можем лишь стремиться понять их идеалы и поступки, исследуя исторические хроники и записки путешественников, дошедшие до нас произведения архитектуры и живописи. Прикосновение к этому неведомому миру внутренне обогатит нас, может быть, даже поможет лучше и полнее понять наше собственное время и самих себя.

Затронутые в книге явления японской художественной культуры, конечно, не могут дать исчерпывающего представления о ней, но лишь подвести к пониманию общего смысла и некоторых своеобразных ее черт. В отличие от традиционного рассмотрения XVI столетия как разделяющего исторические этапы зрелого и позднего средневековья здесь сделана попытка увидеть нечто самоценное, характеризующее своеобразие именно этого периода активной перестройки японской культуры. Поскольку к этому времени относятся первые контакты Японии с европейскими странами, то представляется естественным сопоставить общую тенденцию в развитии японской культуры XVI - начала XVII века с направленностью культуры европейской.

Если сравнивать европейские материалы XVI века, относящиеся к Японии, и японские, относящиеся к Европе (включив сюда и письменные свидетельства и произведения изобразительного искусства), то при всем различии подхода и точек зрения в них можно обнаружить целый ряд общих свойств. Так, например, и той и другой стороне бросается в глаза в первую очередь все отличающееся от собственного, все "непохожее" (внешность, костюм, манеры). На первом этапе два народа смотрят друг на друга, и все чужое предстает как "не свое" и потому как "неправильное" - по сравнению с собственной культурой, понимаемой как норма и правило.

Представление о европейской культуре как единственно олицетворяющей "истинное" оборачивалось идеей превосходства над всеми прочими культурами и народами, подлежавшими "освоению" не только территориальному (то есть колонизации), но и духовному. Последнее вылилось в широкую миссионерскую деятельность на Востоке. Однако во вновь открытых европейцами землях, в том числе в Японии, они сами почитались "варварами" уже в силу своего происхождения, а следовательно, несходства представлений о мире, несходства образа мысли. Так и Западом и Востоком "чужое" осознавалось как более низкое, а подобная позиция, естественно, умаляла стремление освоить, научиться, перенять, особенно если речь шла не о практически-материальных вещах, а о духовной жизни, о круге основополагающих идей. Европа в XVI веке фактически ничему не научилась у Японии, ничего японского не освоила (за исключением, может быть, ширмы как предмета домашнего обихода). Япония взяла больше, но тоже на уровне материальном, уровне "цивилизации", а не "культуры", начав с огнестрельного оружия. Духовный смысл европейской культуры остался для нее закрыт.

Но этот первый диалог Запад - Восток был исторически все-таки важен для обеих сторон. Для Европы рубежа XVI и XVII веков, для дальнейшего развития ее научного и художественного мышления была крайне важной сама идея "великих пространств" земли, многочисленности населяющих ее народов, множественности путей человеческой истории и одновременно ее единства. Европа после эпохи Великих географических открытий выходит за рамки не только национальных, но и региональных размышлений. Она вступает в эру нового времени. И знакомство с Японией, которая была не единственной, а одной из многих других стран, открытых Европой в ту эпоху, было этапом ее собственной исторической эволюции.

Япония же - страна еще средневековая по типу культуры и ориентированная на собственные, этнически замкнутые проблемы. Несмотря на период активных контактов с внешним миром как раз в конце XVI и начале XVII века, вненациональные идеалы были ей принципиально чужды. Японская художественная культура была сосредоточена на вопросах наиболее полного самовыражения. Недаром именно в тот период складываются многие виды и жанры творчества, не имевшие аналогий в других странах мира, такие, как декоративные настенные росписи, театр Кабуки, цветная гравюра на дереве.

Условно говоря, Европа уже "смотрела вдаль", а Япония еще была сосредоточена на себе. Европа одновременно с бескрайними пространствами мира открывала и пространства человеческой души, ее трагические конфликты, осознававшиеся литературой и искусством в масштабах всечеловеческих. Япония оставалась в кругу средневековых поисков пути к соприкосновению человеческого духа с Абсолютом и представлений о ценности иллюзии, противопоставленной несовершенству реальной жизни. Правда, и в ней наблюдались новые веяния, связанные, как уже отмечалось, с выходом на арену общественной и культурной жизни "третьего сословия", постепенным поворотом искусства к действительности, к миру земному со всеми его радостями и печалями.

Как известно, на пути своего исторического развития Япония отнюдь не сопротивлялась внешним воздействиям. Напротив, она почти постоянно испытывала приток новых идей с континента - из Китая и Кореи. Но это были всегда влияния внутрирегиональные, что способствовало их относительно быстрому усвоению. Сходство самых общих мировоззренческих концепций определяло значительную духовную близость культур народов Дальнего Востока. Но и в этих условиях новые идеи, появлявшиеся в Японии, в относительно короткий исторический срок существенно преображались. Это относится и к буддизму и к многим художественным формам в архитектуре, изобразительных и декоративных искусствах.

Знакомство с Европой было первым для Японии выходом за сферу региональных представлений, даже географических (до этого ей были известны лишь Индия, Китай, Корея и острова Южных морей), первой встречей с иными концепциями, которые в силу своего полного отличия даже не воспринимались как таковые. Неспособность "западных варваров" к пониманию миропорядка и его законов, казавшихся единственно возможными, снимала интерес к их внутреннему миру, к их духовной жизни. Сами иезуиты отмечали, что даже принимавшие крещение японцы оставались на примитивном уровне веры, с трудом усваивая основы христианской этики и метафизики (при этом почти все европейцы особо подчеркивали высокие интеллектуальные возможности японцев, их способность к обучению, восприимчивость к знаниям).

Национальные идеалы, мировоззренческие принципы, этические нормы, формировавшиеся в течение веков, остались незыблемыми и никак не изменились под воздействием христианства и новых знаний, поступивших из Европы. И не только потому, что относительно недолгий "христианский век" в Японии окончился закрытием страны и полной изоляцией от внешнего мира на два с половиной столетия. Дело, видимо, было в отсутствии предрасположенности к новым идеям, в особой стабильности основ духовной жизни страны. Европейцы постоянно отмечали, что Япония во всем отличалась от Европы, что те, кто приезжает, "...оказываются здесь сущими детьми, которым надо заново учиться есть, сидеть, разговаривать, одеваться, быть вежливыми и т.д. Вот почему совершенно невозможно представить себе и решить проблемы Японии где-нибудь в Индии или в Европе; точно так же невозможно понять и представить себе, как все происходит здесь, потому что это иной мир, иная жизнь, иные обычаи и законы..." [Из отчета А. Валиньяно "Sumario", написанного в 1580 г. и дополненного в 1583 г. (цит. по кн.: Boxer С. R. The Christian Century in Japan..., pp. 75-76).].

Это несходство во всем, начиная от общих представлений о мироустройстве и кончая манерой одеваться и сидеть, определялось, если воспользоваться обозначением, предложенным Г. Д. Гачевым [Автор так расшифровывает понятие национальной картины мира и национального воспроизведения мира: "...какой "сеткой координат" данный народ улавливает мир и соответственно какой космос (в древнем смысле слова: строй мира, миропорядок) изображает он в своем художественном творчестве" (Гачев Г. Д. О национальных картинах мира. - "Народы Азии и Африки", 1967, №1, с. 77-92).], "национальной картиной мира", свойственной японскому народу.

Одним из главных компонентов японской картины мира был пантеизм, сохранившийся еще с древности и сплавленный с рядом буддийских представлений. Природа наделялась не только творческой энергией, но и особой духовностью, а человек был неотъемлемой частью природы, составляя с ней неразрывное единство. Уважение к природе, ее силе и могуществу сочеталось с поклонением ее красоте, вечно изменчивой и всегда постоянной. Признание того, что красота существует как атрибут самой природы, открывало человеку возможность отыскать, увидеть и осознать эту красоту, что определяло и весь эмоциональный строй человеческой жизни и отношение к творческому акту. Не создавать вновь, а искать уже имеющееся - такая идея оказывала решающее воздействие на художественное сознание, влияла на систему видов и жанров искусства, на отношение к традиции. Это сказалось даже в работе с материалом и его преобразовании человеком, воля которого как бы соразмерялась с "волей" дерева, камня, глины. Природа, с ее гармонической сбалансированностью, живой связью каждого предмета с пространственной средой, с ее постоянной изменчивостью и быстротечностью мгновений, воздействовала на законы художественного творчества и определяла критерии красоты.

Только в Японии могло получить столь развитые формы и глубинно-философский смысл искусство садов. Оно стало как бы откристаллизовавшейся формулой традиционного для этой страны отношения к природе и общения с ней. Смысл этой формулы - в гармонии взятого у природы и привнесенного человеком, сложный баланс искусства и неискусства. Нечто подобное было и в чайной церемонии, которая тоже своего рода высшее обобщение в сфере практической нравственности - общения людей друг с другом, поведения в обществе. Это тоже высокий синтез, возникший на границе художественного и внехудожественного, искусства и быта. Недаром и сады и чайная церемония дожили до наших дней как воплощенная "память поколений", как своего рода экстракт культурной традиции, без которой нация утратила бы основы своего мироощущения, своей "картины мира". Но ведь и идея сада как специально организованной природы и идея ритуального чаепития были восприняты из Китая в своем самом первоначальном виде. В контексте японской культуры, с ее собственными историческими задачами, они получили совершенно иной смысл, иную форму и иную общественно-эстетическую функцию. Как писал об этой особенности японской культуры Акутагава Рюноскэ, "наша сила не в том, чтобы разрушать. Она в том, чтобы переделывать..." [Акутагава Рюноскэ. Избранное, т. 2. М., 1971, с. 14.].

Превращая все "чужое" в "свое", Япония на рубеже XVI и XVII столетий даже то немногое, что она узнала от европейцев, преобразовала в соответствии со своими собственными историческими потребностями. Например, огнестрельное оружие, привезенное португальцами, не только заставило изменить тактику ведения войны, но привело к необходимости строить более мощные, чем прежде, оборонительные сооружения. Так в Японии впервые появились укрепленные замки, возводившиеся на колоссальных каменных фундаментах, что было не свойственно архитектурной традиции, полностью ориентированной на строительство из дерева. Однако замки в ту эпоху были не только фортификациями. Они получили более высокий смысл, став выражением идеи власти и военной мощи правителя страны или провинции, а еще более - идеи торжества светского начала над религиозным, ибо замки поднимались выше буддийских пагод и уподоблялись горе, обожествлявшейся в синтоизме. Косвенно это означало торжество силы и мощи человека, что само по себе было ново для Японии и возвещало начало эпохи, которой свойственны идеалы, уже значительно отличавшиеся от средневековых, хотя и неразрывно связанные с ними.

Средневековые традиции, жившие в японской культуре того времени, получали форму подчас изощренную и совершенную. Но в масштабах общечеловеческих, к которым подошла Европа той поры, мир японской культуры был очень замкнутым; чуждый народам других стран и континентов, он не испытывал активной потребности в новом, поскольку сложившиеся художественные формы еще не исчерпали себя полностью, еще не стали тормозом исторического развития, как это случилось два столетия спустя, в середине XIX века.

поддержать Totalarch

Добавить комментарий

CAPTCHA
Подтвердите, что вы не спамер (Комментарий появится на сайте после проверки модератором)