Вторая книга из серии «архитектура запада» посвящена анализу того, как социальная структура и идеология капиталистического общества влияют на современную архитектуру. Особое внимание обращено на зависимость творческой деятельности архитекторов от механизмов так называемой массовой культуры буржуазного общества. Подвергнуты анализу идеологические проблемы синтеза архитектуры и пластических искусств. Выявляются реакционные тенденции, связанные с культовой архитектурой, показана идеологическая роль архитектуры всемирных выставок. Реакционным тенденциям противопоставлены явления, связанные с элементами демократической культуры, опирающейся на рабочее движение. Книга рассчитана на архитекторов и искусствоведов.

• Введение [А.В. Иконников]
• Архитектура в массовой культуре современного буржуазного общества [A.В. Иконников]
• Современная буржуазная культура и кризис социальной роли архитектора [В.Л. Глазычев]
• Идеологическая функция монументально-декоративного искусства в буржуазной культуре [А.А. Стригалев]
• Архитектура как зрелище (всемирные выставки) [Н.Ф. Гуляницкий]
• Буржуазная культура, идеология и современная культовая архитектура [Й.К. Минкявичус]
• Влияние прогрессивных организаций на формирование зданий культурного назначения для трудящихся (Франция) [И.В. Эрн]

Введение

Современная архитектура капиталистических стран включает в себя огромное многообразие несхожих явлений. Пестрые картины калейдоскопической смены течений и направлений отнюдь не отражают ее противоречивой сложности во всей полноте. За этой сложностью — не только глубина неразрешимых социально-экономических противоречий капиталистического строя, но и внутренние антагонизмы современной культуры Запада, запутанность тенденций общественной психологии, противоборство идеологий.

Прочно утвердившийся в «архитектуроведении» стереотип изображения истории зодчества как своеобразной лестницы сменяющихся стилей оказался перенесенным и на первый план исторической перспективы, историю архитектуры в XX столетии. Оставим в стороне вопросы, насколько полно такие понятия, как «готика» или «барокко», выражают сущность зодчества определенного времени и в какой мере через историю архитектурных стилей раскрывается связь зодчества с историей культуры и социальными процессами. Но мозаика направлений, которая в работах современных западных архитекторов выступает как своеобразный эквивалент стиля для XX столетия (ибо о едином «стиле XX века» трудно говорить, не отвергая очевидные факты), строится на основе очень узкого круга явлений и не позволяет судить о месте архитектуры в современной культуре и о ее связях с социальными процессами. Среди неудержимо расползающихся массивов современных капиталистических городов трудно обнаружить те немногие объекты, на основе которых создаются характеристики архитектурных направлений. Как правило, они не господствуют над окружающей средой, но затеряны в ней и при этом замкнуты в себе, отчуждены от непосредственного окружения. Такие объекты не являются концентрацией качеств, наиболее ярким выражением того, что обычно характерно для архитектуры определенной страны и определенного времени. Напротив, именно необычность входит в число критериев их отбора.

Чем более обнаженно выступает несовместимость тенденций, разъединяющих архитектуру капиталистических стран, тем более настойчивы становятся попытки утвердить в общественном сознании ее статус как единого явления — этой цели служат на Западе и профессиональная печать, и средства массовой информации. Тщательно отбираются объекты, из сложной совокупности их характеристик «сепарируются» определенные формальные признаки; эти признаки классифицируются и выстраиваются в ряды таким образом, чтобы создать впечатление логических связей, охватывающих хотя бы область формообразования. Очевидная полярность некоторых тенденций изображается как отдаленность крайних ветвей генеалогического дерева современной архитектуры, коренящегося в некоем изначальном единстве.

Родословная, углубляющаяся во временные слои, где предания трудно отличить от фактов, была необходима для общественного престижа аристократических фамилий; буржуа искали самоутверждения в генеалогии своего класса, восходящей ко временам борьбы с феодальными силами. Той идеальной модели современной архитектуры, которая создается на журнальных и книжных страницах, также должны придать респектабельность экскурсы в историю, устанавливающие связи с достаточно далеким прошлым. Материалом для этой модели служит довольно твердо установившийся набор немногочисленных объектов — подразумевается, что лишь они — «жемчужины в море посредственности» — существенны для характеристики понятия «современная архитектура» (среди наиболее известных авторов, создававших традиционную для буржуазной науки схему истории архитектуры XX в. — X. Р. Хичкок, В. Скалли, Дж. Джекобус, Ю. Ёдикке, У. Культерманн, М. Рагон, Дж. М. Ричардс, Р. Бэнем, Б. Дзеви, Л. Беневоло).

За пределами идеальных моделей остаются наиболее мощные пласты сложной реальности — то, что предназначено для массового потребления, то, что обслуживает социальные механизмы, вовлекающие в сферу своего воздействия огромные массы людей. Эти явления весьма значительны и не только с чисто количественной точки зрения, хотя и количественные факторы нельзя сбросить со счетов. Ведь облик Токио определяют отнюдь не шедевры Танге, а «Лучезарный дом» не изменил характера Марселя. Произведения лидеров, как правило, замкнуты в себе, интровертны, их воздействие на восприятие эпизодично, в то время как воздействие обычных сооружений массированно и постоянно (если только это не восприятие туриста, нацеленного путеводителем на определенные объекты и попросту не замечающего того, что не входит в перечни достопримечательностей). Средняя продукция современной архитектуры доминирует в том представлении о городе в целом, которое складывается у его обитателей. Эта средняя продукция определяет форму наиболее массовых функциональных процессов, оказывает воздействие на поведение и психику большинства.

Но гораздо более существенно то, что отобранные буржуазными авторами «вершины архитектурного мастерства» не представляют и не могут представлять архитектуру Запада в целом, тех тенденций, которые существуют в массовой продукции. Различие между избранным и обычным — не только в уровне профессионального мастерства, но и в общественной функции, в адресованности разным социальным группам, в ориентации на разные типы общественного сознания, на разные системы ценностей. Рубеж между ними — это и рубеж между разными культурами, сложившимися в капиталистическом обществе.

[Показательно то, что буржуазные авторы игнорируют явления, в которых проявился самый высокий уровень мастерства, если эти явления не укладываются в тип элитарной культуры, принятой ими за основу идеальных моделей современного зодчества. Так, в их трудах, даже самых обширных, почти нет сведений о творчестве Бруно Таута и Андрэ Люрса, о творчестве прогрессивных архитекторов Чехословакии в 1930-е годы, о периоде истории Баухауза, связанном с деятельностью Ганнеса Майера и т. д.; не говоря уже о той стене, которой, вопреки фактам, стремятся отделить архитектуру СССР и других социалистических стран, замалчивая ее глубокое влияние на архитектуру Западе.]

Разрыв между тем, что предлагается многим, и тем, что остается достоянием немногих, реально существует во всех областях современной культуры Запада. И в то же время выявление, подчеркивание противоположности элитарного и массового стало принципом для теоретиков буржуазного искусства, рисующих апокалиптические картины гибели цивилизации в результате социальной энтропии. Идеолог модернистской элитарности испанский философ X. Ортега-и-Гассет считал «благословенным» общество, которое во всем — от политических прав до потребления искусства — «организовано в два слоя, два ранга: избранных и обыкновенных» [Ortеgа-у-Gassеt J. Die Aufgabe unserer Zeit. Sfuffgart. p. 123].

Само по себе противопоставление избранников толпе было широко распространено в XIX столетии. Но именно кризис буржуазной культуры привел к возникновению элитарного искусства, для которого обособленность от действительности и отстранение от масс стали частью программы. Размежевание высокого искусства и массового художественного сознания, захватившее и архитектуру, вело к эстетическому обеднению обширных сфер производства и духовной жизни трудящихся.

Место подлинной культуры стала занимать эрзац-культура, создаваемая для потребления массами, но всецело подчиненная интересам эксплуататорских классов. Она стала средством для того, чтобы в направлении, нужном для правящей верхушки, воздействовать на эмоции масс, манипулировать их сознанием. Буржуазная массовая культура отнюдь не отрицает элитарной — ее «производство», опирающееся на широкое изучение массовой психологии, предрассудков, стереотипов восприятия, просто имеет иную социальную адресованность. Эта потребительская культура, выполняющая задачу адаптировать человека к капиталистическому обществу, захватила в свою сферу и архитектуру.

Прошли времена, когда идеологи буржуазии могли попросту игнорировать роль трудящихся масс в историческом процессе и их потребности. Массовая культура в условиях строя, завершившего свою историческую роль, становится не только выражением той идеологии, которую господствующие классы стремятся привить массам, но фактически и частью аппарата управления капиталистических государств. Функции архитектуры в системе массовой культуры должны быть внимательно исследованы, а это невозможно, если не выйти за пределы традиционной схемы анализа течений и направлений, развивающихся лишь в сфере элитарной культуры.

Рубеж между элитарной и массовой культурой — лишь одно из проявлений внутреннего раскола современной архитектуры Запада. Воздействие Октябрьской революции во всем мире было неизгладимым. Осознавший свою силу рабочий класс научился отстаивать свои интересы. Буржуазия была вынуждена идти на уступки, и в архитектуре стали возникать явления, связанные с материальными потребностями рабочих и их общественной психологией. Эти ростки новой архитектуры возникали прежде всего в борьбе за решение жилищного вопроса (муниципальное строительство в Вене в конце 1920-х — начале 1930-х годов или в так называемом «красном» поясе предместий Парижа и т. п.). Появлялись и новые типы общественных сооружений, связанные с растущей организованностью пролетариата, его стремлением обеспечить среду для проведения досуга, культурной работы, массовых контактов (на родные дома в Италии, объединяющие помещения органов коммунистической партии и профсоюзов с клубным комплексом и помещениями кооператива, рабочие дома в Бельгии и Финляндии, Дома культуры и Дома молодежи во Франции и т. п.). В таких начинаниях прямо используется опыт архитектуры социалистических стран.

Нельзя игнорировать эти первые ростки собственно пролетарской культуры, но были бы неоправданной вульгаризацией и попытки доказать, что все прогрессивные начала современной архитектуры Запада заключены лишь в этих, еще неразвившихся, слабых ростках.

[Основная масса таких построек несет в себе отпечаток трудностей и жестких ограничений, в условиях которых они созданы. Но уже есть среди них и значительные произведения зодчества, такие, как спроектированный Ле Корбюзье Дом культуры в Фирмини (Франция), здание Центрального Комитета компартии Франции в Париже, построенное О. Нимейером; Дом культуры в Хельсинки, строившийся по проекту А. Аалто, жилые комплексы в парижском пригороде Сен-Дени, проектировавшиеся А. Люрса.]

В условиях капиталистического общества потребности рабочего класса и его идеология не могут получить широкого и полноценного отражения в архитектуре. Сами уступки, которые делаются пролетариату, буржуазия пытается использовать для подавления его социальной активности, для того, чтобы воздействовать на его образ жизни и психологию. Делаются попытки подменить ту демократическую культуру, к которой он стремится, суррогатами буржуазной массовой культуры, внедрить в рабочую среду элементы буржуазного быта (популяризация разобщенности, идиллической замкнутости жизни в обособленных домиках с садиками), повлиять на деятельность очагов культуры, созданных рабочими.

Типы жилищ, возникновение которых было результатом борьбы рабочего класса, в значительной мере используют так называемые средние слои — мелкая буржуазия и промежуточные социальные группы населения: работники разрастающегося административно-управленческого аппарата, техническая интеллигенция, люди свободных профессий. Количественный рост этих социальных групп в капиталистических странах за последние десятилетия в значительной мере отразился и на характере массовой архитектуры. Коллективистские тенденции рабочего класса сталкиваются при этом с тенденциями индивидуалистическими. Вместе с образом жизни «промежуточных слоев» формируется и связанная с ним архитектура компромисса.

В «Критических заметках по национальному вопросу» В.И. Ленин указывал, что есть две культуры в каждой национальной культуре, что жизнь и борьба эксплуатируемых масс порождают «хотя бы не развитые элементы демократической или социалистической культуры» [Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 24, с. 129.]. Такие элементы выявляются и в современной культуре Запада. Они связаны с борьбой против империалистических тенденций и с антибуржуазностью вообще, с отрицанием стихии эгоистической корысти и морального распада, со страстным стремлением защитить достоинство человека. Так же, как творчество Э. Хемингуэя и Т. Манна, Э. Барлаха и Дж. Манцу, А. Сент-Экзюпери и А. Матисса, в демократическую тенденцию современного искусства входят произведения архитекторов А. Аалто и Ле Корбюзье, О. Нимейера и К. Танге. Но нельзя забывать, что сегодня буржуазно-демократическое движение находится в совершенно иных исторических условиях, чем те, которые существовали в России перед первой мировой войной, когда В.И. Ленин писал свою статью.

«Ныне у буржуазно-демократического движения нет в развитом буржуазном обществе своей реальной исторической цели... оставаясь на почве своих традиционных идеалов, демократическое искусство остается в круге буржуазного образа мышления и потому оказывается на чрезвычайно зыбком социальном фундаменте, откуда можно не только перейти на сторону социалистической революции, но и ощутить свое единство с буржуазным обществом.

Такая историческая ситуация делает понятной характерную для многих художников наших дней лабильность, неустойчивость идеалов и конкретных программ» [Недошивин Г. А. Теоретические проблемы современного изобразительного искусства. М., 1972, с. 242.]. Особенно сильно эта неустойчивость выявляется именно среди архитекторов — и потому, что связи их творчества с конкретной социально-экономической ситуацией особенно сложны и разветвлены, и потому, что их профессиональный статус в гораздо большей степени ограничивает личность, чем положение не связанных четкими механизмами деятельности живописцев или литераторов. Архитектор больше подвержен воздействию стереотипов буржуазного мышления, на него оказывают прямое давление круги, финансирующие строительство, его творчество должно или подчиняться тем нормам поведения и деятельности, которые закладываются в предписанные извне программы проектирования, или проходить через трудные конфликты и компромиссы... И элементы демократической культуры часто захлестываются индивидуалистическими тенденциями, тонут в эзотеричности искусства для избранных или, напротив, оказываются поглощенными вульгарностью «массовой культуры».

Сложность процессов развития современной архитектуры Запада обязывает и к расширению методов ее исследования, и к расширению круга исследуемых фактов. Необходимо выйти за рамки элитарной культуры, подвергнув анализу как элементы демократической культуры, связанной с рабочим классом, так и ту деятельность, направленную на манипулирование массовым сознанием, в которую оказалась вовлеченной и архитектура. Нужно, опираясь на результаты развития марксистской социологии и общественной психологии, раскрыть социальные функции этих явлений, которым еще не уделяла должного внимания наша архитектурная наука, и показать их подлинную роль в борьбе идеологий.

Значит ли это, что мы должны отказаться от изучения вершин мастерства зарубежных зодчих, всецело обратившись к анализу того, что имеет массовое распространение? Конечно нет. Отрицание значимости достижений культуры, выделяющихся из уровня средних,— симптом мелкобуржуазной идеологии. В свое время ее утилитарность получила выражение в эстетической концепции П. Ж. Прудона. Утилитаризм — сам по себе явление, порожденное буржуазной культурой. Вслед за Прудоном, презрительно отрицая реальное значение того, что выходит за пределы, нужные для обеспечения уютного минимума материальных благ, современные ультралевые теоретики «слева» приходят почти к тем же выводам, которые «справа» делают идеологи буржуазной массовой культуры.

Но победивший пролетариат имеет право на все богатства, созданные человеческой культурой, на все ее объективные ценности. Такие ценности существуют и в современной элитарной культуре современного буржуазного общества, разумеется, в пределах, которые допускают идеология и мировоззрение связанных с ней социальных групп. Ведь иначе эта культура не могла бы выполнять своих функций.

Специфичность архитектуры, непосредственно использующей достижения научно-технического прогресса и во многом связанной с объективными закономерностями развития материального производства, способствовала тому, что ею в рамках буржуазной культуры созданы объективные ценности. «Буржуазность», ограниченность рамками буржуазного сознания таких, например, архитекторов, как Л. Мис ван дер Роэ, М. Брейер, П. Рудольф, М. Ямасаки, Дж. Понти, Л. Моретти, В. Ревелл, очевидна. Но несомненно и их профессиональное мастерство, несомненно, что они виртуозно владеют средствами современной техники для создания выразительной формы. Это мастерство и должно стать предметом изучения. Но необходимо при этом четко отделить от ценностей, рожденных мастерством, то, что в творчестве зарубежных мастеров связано с буржуазной идеологией, с тенденциями, прямо враждебными социалистическому сознанию. Нужно отчетливо представлять себе цели, которым служат подчас столь виртуозно разработанные средства. Только критический анализ на основе марксистско-ленинской науки всей сложности содержания произведений архитектуры Запада и его связи с формой может быть плодотворен. Только на его основе возможно выделить, с одной стороны, то, что имеет объективную ценность, с другой — то, что связано с буржуазной ограниченностью или служит враждебной нам идеологии.

Нельзя не учитывать, что глубокая связь архитектуры с процессами развития материального производства в условиях буржуазной культуры имеет двойственное значение: с одной стороны, зодчество получает определенные возможности создания объективных ценностей, в том числе эстетических, но, с другой — те социальные группы, которые обладают собственностью на средства производства, могут особенно жестко контролировать использование этих ценностей. Механизмы, направляющие деятельность архитектора в соответствии с социальными интересами буржуазии и ее идеологией, достаточно разнообразны и подчас неявны. Во многих случаях зодчий подчиняется им, хотя искренне считает себя занимающим «антибуржуазную» позицию (наиболее яркий пример этого — использование социал-реформизмом иллюзий жизнестроительства, которые владели многими архитекторами 1920-х годов).

Те формально-эстетические ценности, которые могут существовать и в чуждой нам культуре, не должны толкать нас к забвению ее социальной функции, ее подлинного идейного содержания. Достаточно трезвым должно быть и наше отношение к элементам демократической культуры современного Запада. Необходимо видеть всю непоследовательность их создателей, их колебания между подлинно демократическими идеями и иллюзиями, порожденными буржуазной идеологией.

История зодчества последних десятилетий показывает, как искренние гуманистические устремления архитекторов деформировались влиянием элитарной культуры, вырождаясь в анархический индивидуализм (как, например, «антиархитектура» американца Роберта Вентури или эксперименты английской группы «Архигрэм»). Искренние стремления сделать жизнь людей лучше и разумнее, создавая для них гармоничное, хорошо организованное окружение, перерождались в претензии на то, что архитектура может и должна предписывать обществу определенные формы социальных отношений. И буржуазные идеологи поощряли и использовали такие иллюзии. Архитектура под их воздействием становилась «социальным транквилизатором», средством, помогающим затушевать остроту социальных антагонизмов. Попытки утопического мышления архитекторов использовались как обещание того, что неразрешимые проблемы решит некое неопределенное будущее...

Общая картина отражения идеологических тенденций в архитектуре отнюдь не дает воспроизведения соотношений между различными тенденциями в массовом сознании, которые характерны для нашего времени. В подавляющей массе строительство в капиталистических странах прямо или косвенно подчинено господствующим классам или испытывает давление служащих им государственно-политических и социальных механизмов. В этих условиях последовательно прогрессивным социальным тенденциям и идеям очень трудно пробить дорогу к овеществлению зодчеством.

И удельный вес тех явлений в современной архитектуре Запада, где такие тенденции получили полноценное отражение, несравненно меньше, чем их огромное и непрерывно растущее значение в общественно-политической ситуации и в сознании масс. Разрыв между потребностями масс, идеями, владеющими их сознанием, и архитектурой в целом неизбежен в условиях капиталистического общества. Здесь накапливается тот мощный потенциал, который найдет разрядку в огромном творческом подъеме после ломки устаревшего, отжившего общественного строя. Об этом свидетельствует опыт советской архитектуры.

Сложный узел проблем, связанных с развитием архитектуры капиталистических стран, нельзя распутать одним усилием. В круг изучения должно быть вовлечено огромное число новых фактов, и притом нельзя забывать, что основной объем информации о подлинных социальных функциях архитектуры должен извлекаться из-под мощных пластов дезинформации. Учитывая это, коллектив ЦНИИ теории и истории архитектуры выделил определенные циклы изучения архитектуры Запада.

Первая книга, подготовленная Институтом и опубликованная в 1972 г., была посвящена профессиональным аспектам развития архитектуры. Вторая книга, которую мы представляем сейчас читателю, дает иной срез комплекса проблем архитектуры капиталистического общества. Исходные позиции исследования определялись здесь теми социальными и идеологическими функциями, которые возлагаются на архитектуру в буржуазной культуре.

В центре внимания здесь поставлена не популяризуемая на Западе сфера элитарного искусства, а явления, связанные с «массовой культурой», точнее культурой, навязываемой массам, служащей для манипуляций их сознанием.

В первом разделе этой книги говорится о том, как архитектура вовлекается в те формы реакции буржуазного общества на возрастающую активность народных масс, которые охватываются не очень точным термином «массовая культура» (неточным потому, что им обозначается лишь одна из сторон содержания явления — массовость потребления, но не отражается его подлинная направленность, определяемая интересами господствующего класса). Характерно, что массам сознательно предлагается то, что развитое эстетическое восприятие относит к категории дурного вкуса. Тем самым закрепляется низкий уровень неквалифицированного восприятия, на котором легче влиять на массовое сознание, внедряя в него социальные мифы — иррациональные образы, вытесняющие активное критическое отношение к деятельности. Эти мифы, образующие основную структуру идеологии «массовой культуры», буржуазные политики пытаются противопоставить расширяющемуся и крепнущему влиянию коммунистических идей.

Массовое производство мифов было одним из средств «культурной политики» фашизма, и нельзя пройти мимо зловещих аналогий между ней и той массовой культурой, которая сегодня служит средством давления буржуазного общества на массы. Эти аналогии очевидны и отнюдь не случайны.

Процесс развития государственно-монополистического капитализма создает объективные условия для роста автократических тенденций. В условиях растущей активизации трудящихся масс правящая верхушка, теряя контроль над ними, начинает обращаться ко все более жестким механизмам власти. Но, как и прежде, попытки реакции перейти в наступление предваряются активной деятельностью в области идеологии. И по-прежнему как важнейшее оружие используются социальные мифы (более сложные, более разнообразные, иные по форме, но во многом схожие с мифами фашизма по содержанию и целям). Увеличение численности так называемых средних слоев в индустриально развитых капиталистических странах расширяет количественно ту категорию людей, которая наиболее восприимчива к мифам массовой культуры.

Все это заставляет нас быть внимательными к недавнему прошлому, к тем аналогиям, которые предостерегают от благодушия. А таких аналогий очень много дает та часть архитектуры капиталистических стран, которая вовлечена в производство мифов для масс.

В сфере буржуазной культуры специфична та социальная роль, которую играет профессия архитектора. Субъективные намерения и реальное значение деятельности зодчего для общества далеко не всегда совпадают. Противоречивость самой культуры определяет и множественность типов профессионального сознания.

Мифы, замещающие трезвое отношение к реальности, имеют большое значение и в среде тех, кто создает архитектуру, — прежде всего миф о «современной архитектуре» как силе, способной воздействовать на общество, создавая для него определенным образом организованную пространственную среду, миф, который делает архитекторов орудием реформистских идей. Кризису социальной роли архитектора в капиталистическом обществе посвящен второй раздел книги.

Буржуазия стремится использовать в своих идеологических целях вместе с архитектурой и средства монументально-декоративного искусства. Показательно, что общая картина монументального искусства Запада отвечает представлениям о «современном искусстве», культивируемым западным искусствоведением, так же мало, как и массовое строительство описаниям «современной архитектуры» на основе немногих явлений, свойственных элитарной культуре.

И третий раздел книги имеет задачей показать его реальную сложность — столкновение в нем не только разных тенденций создания формы, несущей содержание, но и появление в нем произведений, несущих демократическое содержание, прямо противопоставленное буржуазной идеологии.

Как особая тема выделена архитектура всемирных выставок. Привлекая огромные массы посетителей, эти выставки за последние десятилетия получили значение не только — и даже не столько — центров обмена информаций, сколько поля битвы идей, столкновения идеологий. Пропагандистские функции архитектуры становятся при этом особенно значительны.

Знаменательно, что на последних всемирных выставках буржуазная пропаганда, все более теряя возможности оперировать конкретными фактами, прибегает к испытанному средству — мифу, внушаемому через зрелище. Все более разнообразными и изощренными становятся виды и формы такого зрелища — и в его сферу вовлекается архитектура. Зрелищность — черта, специфичная для «массовой культуры», достигает здесь своих крайних форм. Средства, выработанные элитарной культурой, и эстетический примитив образуют причудливые, почти ошеломляющие сочетания...

Буржуазная идеология ищет опоры в религиозном мировоззрении; иррационализм социального мифа, служащего ее основной структурой, стремятся поддержать иррациональностью религиозных мифов. Функции церкви и функции «массовой культуры» соприкасаются. Это получает выражение и в современной архитектуре Запада, где культовое строительство заняло значительное место. О его месте в буржуазной культуре говорится в шестом разделе книги.

Во всех этих разделах говорится о разных формах вовлечения зодчества в социальные механизмы буржуазного общества, в сферу его идеологии. Раздел, завершающий книгу, показывает, напротив, одно из направлений в архитектуре Запада, связанных с социально-прогрессивными, демократическими тенденциями. В области строительства зданий культурного назначения для трудящихся эти тенденции в наши дни получают, пожалуй, более четкое воплощение, чем в каких-либо других. Важно, что здесь можно говорить уже о формировании типов сооружений, получающих известную распространенность. Разумеется, прогрессивные тенденции в архитектуре Запада не исчерпываются существованием подобных скромных построек. Но сама возможность их проявления не только в «растворенном» виде, не только в виде определенных элементов, являющихся прежде всего результатом воздействия объективных процессов развития материального производства, но как обособившихся специфических типов зданий, служащих новым социальным функциям, несущих в себе ростки новой культуры, знаменательна. Эти ростки еще слабы — они возникают в недрах чуждого общества. Но за ними — будущее!

Наступление буржуазной псевдокультуры на массы в капиталистических странах встречает все более мощное и организованное сопротивление. «В недрах капиталистического общества складываются, умножаются и закаляются социальные силы, призванные обеспечить победу социализма» [Программа КПСС. Госполитиздат, М., 1961, с. 35.]. Элементы антибуржуазной, демократической и социалистической культуры обретают все большую силу и влияние, но в пределах существующего общественного строя они неизбежно остаются лишь элементами. Особенно значительны трудности на пути формирования широкого фронта явлений, отражающих прогрессивные социальные тенденции и социалистическую идеологию в архитектуре капиталистических стран. Реализация замысла в современном зодчестве требует не только значительных материальных ресурсов, но и участия развитой системы строительного производства, что делает особенно ощутимым давление экономических, социальных и политических механизмов, которыми владеют господствующие классы.

По самой своей природе зодчество как искусство может лишь утверждать, но не отрицать, оно не может стать средством обличений пороков и обреченности строя, завершившего сбою историческую роль; способное дать самые высокие воплощения духовных состояний, объединяющих массы людей, оно может лишь в своей собственной раздробленности служить отражением состояний раздробленности и отчужденности. Оно не может стать таким средством всестороннего художественного освоения капиталистической действительности, каким стала, например, литература.

Нельзя поэтому считать общую картину архитектуры в современном капиталистическом обществе прямым отражением структуры его массового сознания и сложившегося в нем соотношения социальных сил. Было бы ошибкой нарочито искать в ней прогрессивные слои, соответствующие значению и силе прогрессивных общественных движений, и при этом ослаблять нашу непримиримость к буржуазной идеологии, выраженной во многих ее явлениях. Подлинное значение архитектуры Запада в борьбе идеологий должно быть раскрыто до конца. И выделяя вместе с ростками нового элементы, обладающие объективной ценностью, мы должны быть последовательно непримиримы к тому, что внесено в нее чуждой нам идеологией, направлено к обслуживанию и закреплению социальных структур капиталистического общества.

А.В. Иконников