Монография посвящена выявлению принципов и приёмов ансамблевой организации жилой среды в природно-климатических условиях русского Севера путём анализа многовекового народного опыта, а также обоснованию его практической ценности в современной архитектурно-строительной практике. Книга, основанная на многолетнем изучении автором архитектуры русского Севера впервые освещает малоизученные аспекты национального народного наследия. В книге даются рекомендации по применению народного опыта в современной практике проектирования населённых мест в северных областях Российской Федерации. Книга рассчитана на архитекторов и искусствоведов. Чертежи и рисунки выполнены автором.

Введение

Глава I. Северорусское селение
1. Исторические предпосылки возникновения архитектурно-планировочных традиций на территории русского Севера
2. Выбор места в природной среде. Группировка селений и планировочные приемы
3. Архитектурно-пространственная и композиционная организация
Методика обследования и реконструкции
Приемы архитектурно-пространственной организации селений и их систематизация
Принципы ансамблевости жилой части селения

Глава II. Общественные центры северорусских селений
1. Выбор места в природной среде и приемы размещения
2. Методика обследования и реконструкции общественных центров с различной степенью сохранности
Полностью несохранившиеся ансамбли
Ансамбли, утратившие два сооружения
Ансамбли, утратившие одно сооружение
3. Композиционные приемы ансамблевой организации и восприятие
Приемы планового взаиморасположения при двух и трех компонентах ансамбля
Взаимоотношения высот построек и расстояний между ними
Объемная композиция и силуэт
Моделирование восприятия

Глава III. Уроки народного опыта

Принятые сокращения
Список литературы

Изучая народное зодчество, мы должны отбирать не то, что ушло в прошлое, а то, что принадлежит будущему.
П. Грабарь

Культура человечества движется вперед, накапливая ценности, а не уходя от этих ценностей по дороге времени... Ноша культурных ценностей не утяжеляет наш шаг, а облегчает. Чем большими ценностями мы обладаем, тем легче овладевать новыми.
Д. Лихачев

Введение

Непрерывный рост жилищного строительства в пашей стране за последние десятилетия пробудил интерес к вопросам архитектурно пространственной организации жилых образований, к проблемам масштабности и гармонической уравновешенности среды обитания, ее эстетической полноценности.

Анализ выразительных средств архитектурно-пространственной среды как целостного единства показывает, что в современных условиях интенсивного строительства она становится не только местом социальной жизни человека, но и важнейшим средством его идейно-эмоционального воспитания.

Индустриализация жилищного строительства, позволившая успешно решить проблему в количественном отношении благодаря массовости и широте дала возможность достаточно быстро понять какие стороны новой жилой среды, важные для каждого живущего в ней, оказались в тени. Это обстоятельство, ясное теперь не только для архитекторов, вызвало повышенный интерес к индивидуализации облика наших городов, ускорило разработку более интересных в объемном и пластическом отношении общественных зданий, типизации которых себя не оправдала, и новых серий жилых домов. Появление большого количества городских микрорайонов, решенных в соответствии с современными функциональными требованиями, дало возможность, по сути дела, поставить широкий натурный эксперимент, позволивший выявить плюсы и минусы подобной пространственной организации, заставив задуматься над путями ее гармонизации, над мерой стереотипов, окружающих человека, превышение которой входит в противоречие с его природой.

То бесспорное обстоятельство, что человек не только функционирует, но и живет, заставило более пристально проанализировать сумму ощущений, возникающих во вновь созданных жилых образованиях, не имеющих временного измерения, и сравнить с теми, что рождаются у человека, попадающего в исторически сложившуюся среду. Это сопоставление помогает понять причины возникновения часто неосознанного протеста против излишне упрощенного характера новой жилой среды, лишенной запоминающихся черт и такого, как оказалось, важного фактора, как непредсказуемость зрительных впечатлений.

Решение всех этих вопросов должно найти отражение в новом подходе к архитектурному проектированию, которое принято называть средовым. Стало очевидно что новая жилая среда должна стать более сложной, неся более многообразную информацию для каждого, живущего в ней. Следовательно, современное профессиональное проектирование должно научиться это воспроизводить, ибо проектирование суть прогноз моделирование наиболее оптимальной жизненной ситуации.

Очевидным стало и то, что в основную задачу современного архитектора входит не только проектирование самих, архитектурных объектов, но и проектирование пространства, обязательно масштабного человеку, его воспринимающему. Невнимание к этой стороне проектирования выявило за последнее время немало серьезных ошибок, часто сводящих на нет успехи в создании самих сооружений. Известно, что мастерство организации пространства — важнейшее условие рождения архитектурного ансамбля. Наши скромные успехи в создании за последние десятилетия высокохудожественных архитектурных ансамблей в немалой степени связаны и с потерей мастерства в области архитектурно пространственной организации. В Обращении Центрального Комитета КПСС к VII пленуму правления СА СССР (февраль 1974 г.) посвященному вопросам формирования архитектурных ансамблей, говорится, что «любое произведение архитектуры должно быть не только удобным и рациональным, но и красивым, радовать глаз, воспитывать в советских людях чувство художественной гармонии».

В период, когда многие из названных проблем только начали находить решения в проектной практике применительно к городской среде, было принято Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему развитого сельского хозяйства Нечерноземной зоны РСФСР» (март 1974 г), важнейшей составной частью которого явились задачи коренной реконструкции сельских населенных мест. Отсутствие какой-либо теоретической базы в этой области очень скоро отрицательно сказалось на проектной практике в решении вопросов сельского строительства на обширной территории Нечерноземной зоны. Появившиеся было попытки механического перенесения принципов и масштабов городской застройки в сельские населенные места довольно быстро потерпели поражение как абсолютно несостоятельные.

После ряда экспериментов и проведенных опросов стало ясно, что создание современной комфортной среды обитания в сельских населенных местах никак не должно идти вразрез с сельским образом жизни и лишаться тем самым всех его преимуществ. Эти вы воды были закреплены решением июльского (1978 г.) Пленума ЦК КПСС «О дальнейшем развитии сельского хозяйства СССР», Постановлением ЦК КПСС к СМ СССР «О дальнейшем развитии строительства индивидуальных жилых домов и закреплении кадров на селе», ориентировавших на всемерное развитие сельского малоэтажного усадебного жилого строительства. Это принципиально верное решение при практическом осуществлении должно учесть специфику природно-климатических условий северных областей РСФСР, так как даже в лучших примерах селений, созданных здесь за последние годы жесткость и прямолинейность форм жилых и общественных здании с излишней геометричностью планировочных приемов вошли в противоречие с характером природной среды.

Если от культуры взаимоотношения архитектурной к природной среде и их взаимопроникания зависит во многом индивидуальный облик городов, то в сельской местности эти взаимоотношения приобретают особую остроту. В вопросах гармонизации сельской среды обитания, создающей ее психологическую комфортность, роль умело использованных природных условии очень высока — она активно участвует в создании общественной психологии и в случае удачных решений содействует ее оптимизации. Нас интересует сегодня та мера урбанизации жилой среды, при нарушении которой начинается отторжение человека от естественной природной среды, к которой принадлежит и сам человек. Не выработаны пока критерии и в отношении масштаба пространств сельских населенных мест.

И, наконец, нельзя не сказать о необходимости решения важнейшей задачи — определения национального лица современной русской архитектуры с учетом ее региональных особенностей понимая под этим не внешнее заимствование узнаваемых стилевых деталей, а глубокое изучение всех принципиальных и непреходящих факторов, повлиявших на становление характерных черт архитектуры русского народа как важнейшей части его культуры.

Для получения наиболее полных и объективных ответов на все поставленные жизнью вопросы необходим широкий целенаправленный эксперимент, необходим опыт. В этом случае отнюдь нелишне обратиться к уже имеющемуся, накопленному народом опыту, иначе говоря, обратиться к народным традициям. Прогрессивные народные традиции помогут прочнее связать новые селения с землей, на которой они стоят, придав им неповторимость, которой так часто не хватает. От общих разговоров об использовании народных традиций настало время перейти к их пристальному и конкретному анализу, попытаться раскрыть секреты непреходящего эмоционального воздействия народной архитектуры на современного человека и, раскрыв, использовать в современной практике.

Изучение народных традиций в организации жилой среды, во взаимоотношениях архитектуры и природы, традиции, сложившихся в определенных климатических условиях, анализ художественно-эстетического мира среды обитания, создававшегося самим народом на протяжении длительного времени и выявление жизненно важных эстетических потребностей, несомненно, могут помочь в решении актуальных задач сегодняшнего дня, связанных с формированием индивидуального облика современных населенных мест. Нельзя оставлять в прошлом все то полезное и ценное, что может пригодиться в настоящем в будущем. Разумеется, использование народных традиций должно происходить с учетом социальных, экономических и технических достижений нашего времени.

Таким образом, основная задача книги — выявление принципов и приемов архитектурно-пространственной и ансамблевой организации жилой среды в природно-географических условиях русского Севера путем анализа многовекового народного опыта и определение его практической ценности для современной практики проектирования и строительства сельских населенных мест в северных областях и республиках Российской Федерации.

Каждое время, каждое поколение по своему оценивает историческое наследие, ища в нем ответы именно на те вопросы, которые встают перед обществом, переосмысливая и нередко открывая в нем новые качества, еще не познанные и часто по достоинству не оцененные. Процесс изучения народного зодчества дает возможность проследить историческую эволюцию взглядов на ценность этой части архитектурного наследия. Характерно, что по мере углубления и расширения интереса к народному зодчеству изучение его способно дать ответы и на такие вопросы, поставленные современностью, на которые, как полагали ранее, оно не было в состоянии ответить. И это неудивительно. В ходе длительного отбора наилучших приемов организации жилой среды народ сумел ответить на все жизненно важные вопросы и подчас блестяще разрешить их. Но путь к пониманию этого занял в архитектурной науке столетие.

Рассмотрим, как начиналось и развивалось изучение народного зодчества русского Севера. В процессе его изучения можно выделить четыре основных периода, каждый из которых сообразуется с задачами, выдвигаемыми обществом перед архитектурной наукой.

I период. Конец XIX в. Впервые изучение народного зодчества в России началось в 70-х годах XIX столетия. Своеобразным толчком к этому послужило «дело», заведенное петербургской Академией художеств «О командировании академика Даля в Индию для изучения древних архитектурных памятников, могущих служить археологическою переработкою материалов для основания русского архитектурного стиля». Само название красноречиво свидетельствует о весьма низком уровне знаний отечественного зодчества руководителями петербургской Академии художеств, призванной стоять во главе художественной жизни России. Период архитектурного безвременья пришелся на последнюю треть XIX в. Поиски нового архитектурного стиля, который должен был заменить ушедший в прошлое классицизм, и привели к подобным парадоксальным изысканиям. Образцы же для него искались повсюду кроме своего отечества. 

Поездка академика Л.В. Даля в Индию не состоялась. Хорошо понимая всю нелепость подобного подхода к решению проблемы, Даль писал: «Мы... не позаботились поискать в отечественном зодчестве не только нечто цельное, но даже каких бы то ни было признаков осмысленности». И далее: «Уразумение логического происхождения частей в целом произведении зодчества возможно только при серьезном историческом его изучении. Вот почему нам необходимо историческое исследование наших памятников...».

Нужно было обладать смелым и трезвым взглядом, далеко опережающим время, чтобы в те годы во всеуслышание заявить о научном значении национальных традиций народной архитектуры. Поездки Даля, начатые в 1871 г., по неисследованным северорусским губерниям с целью изучения памятников и стали началом серьезного изучения отечественного наследия.

Программа такого изучения, поддержанная Академией художеств, была продолжена (после смерти Л. Даля в 1878 г.) архитектором А.М. Павлиновым и в особенности В.В. Сусловым, очень много сделавшим для восстановления истинной роли народного зодчества в истории русского искусства. Натурные обследования памятников, проведенные им в северных губерниях, дали возможность по достоинству оценить высокий художественный уровень творчества народных мастеров. «Лишь строгое и последовательное изучение форм и принципов в наших древних постройках может дать твердую почву к оценке русского искусства и уяснить его более верный и современный путь» — вот вывод, который был сделан им после близкого знакомства с памятниками.

Работы Суслова знаменовали собой переход от метода заимствования деталей в «русском стиле» к более глубокому изучению художественных принципов русской архитектуры. Многолетняя деятельность Суслова, его обмеры, исследования и опубликованные работы во многом способствовали изменению отношения к отечественному наследию и впервые пробудили широкий интерес к художественным богатствам парода.

Кроме Суслова, работы по фотофиксации и обмерам памятников деревянного зодчества велись в то время архитектором Ф.Ф. Горностаевым. Благодаря их деятельности мы имеем сегодня представление о большом количестве не сохранившихся до нашего времени народных творений. Итак, в первоначальный период изучения народного русского зодчества зародился интерес к национальному архитектурному наследию и были сделаны первые шаги по выявлению и фиксации памятников деревянного зодчества как одной из важнейших частей русской художественной культуры.

II период. Начало XX в. Собранный к началу XX в материал по народному деревянному зодчеству был еще далеко не полон, разрознен и отрывочен. «Изучение народного искусства русского Севера, — писал И. Э. Грабарь, — находится в том зачаточном состоянии, когда приходится думать не столько о научном его исследовании, сколько о простом накоплении материала. Мы все еще слишком мало собрали и потому слишком мало знаем, чтобы решать сложные и спорные вопросы о происхождении и эволюции отдельных типов и форм и даже хотя бы серьезно систематизировать собранное: пока надо только ездить и фотографировать, зарисовывать и собирать эти исчезающие с каждым годом бесподобные вещи, а там когда-нибудь доберемся и до исследований». Нужна была основательная работа по сбору натурного и пока еще никому не известного материала, работа по систематизации многовекового опыта народа.

Этот труд и взял на себя И.Э. Грабарь задумавший издание многотомной «Истории русского искусства». Изданию предшествовала большая подготовительная работа и в том числе поездки самого Грабаря в северные губернии для ознакомления с памятниками в натуре (1901—1902 гг.). Материалы этих поездок, а также фотофиксации и обмеры других исследователей, художников и реставраторов, в том числе, кроме уже названных, И.Я. Билибина, А.А Бобринского, Д.В. Милеева, В.А. Плотникова, М.Б. Едемского, С.С. Некрасова, А.А. Каретникова, H.М. Леонтовского, А.П. Удаленкова, Ф.А. Калинина, Л.Р. Сологуба, И.А. Шабунина и др., периодически публиковавшиеся в «Известиях Императорской археологической комиссии» и других изданиях, позволили Грабарю совместно с Ф.Ф. Горностаевым написать раздел «Деревянное зодчество русского Севера», вошедший в первый том «Истории русского искусства».

В «Истории русского искусства», изданной в 1910-х годах, была впервые дана широкая картина развития деревянной архитектуры Севера, сделан анализ эволюции основных типов сооружений культового зодчества. По сути дела, это было открытием высоких художественных достоинств русского деревянного зодчества. Грабарь писал, что «на Севере были выработаны все те совершенные формы деревянного зодчества, которые в течение веков непрерывно влияли на всю совокупность русского искусства. Формы эти являлись тем неиссякаемым родником, из которого черпали свою новую жизнь засыпавшие временами художества на Руси, и значение их все еще недостаточно оценено». Последние слова актуальны и сегодня — мы и сейчас еще не можем с уверенностью сказать, что до конца исчерпаны все богатства, накопченные народным творчеством.

Вслед за искусствоведческим анализом народной деревянной архитектуры проделанным Грабарем, была осуществлена первая попытка анализа конструктивных и архитектурных особенностей народного зодчества. В 1916 г вышел труд посвященный этой теме,— первый том курса истории русской архитектуры «Деревянное зодчество», написанный архитектором М.В. Красовским. В 1921 г вышла книга И.В. Евдокимова «Север в истории русского искусства», в которой народному деревянному зодчеству отводилась первостепенная роль в формировании национальных особенностей русского искусства. Во всех названных работах основное внимание уделялось памятникам культового зодчества. Отсутствие в то время у исследователей достаточного натурного материала по архитектуре жилых и хозяйственных сооружений Севера не позволило им по достоинству оценить и широко осветить эти обчисти народного творчества.

Для второю периода изучения народного наследия характерно было накопление фактического материала и начало научной систематизации памятников деревянною зодчества, в основном культового назначения. В этот период, как и в предыдущий, памятники начались по типологическим признакам вне связи друг с другом и с природным окружением. Вопросы комплексной, ансамблевой организации селений по-прежнему не стояли в центре внимания исследователей, хотя и отмечались почти в каждой из работ.

Такой подход при изучении наследия был обусловлен и проектной практикой начала века, для которой характерно было «штучное» проектирование протекавшее вне композиционной ансамблевой организации пространства.

По той же причине в этот период не изучались народные традиции и в области планировки и группировки селений.

III период. 1920—1050-е годы. Наиболее интенсивная и широко проводимая работа по изучению и систематизации деревянной архитектуры Севера развернулась уже в советское время. В конце 1920-х годов по инициативе Государственного института истории искусств (ГНИИ) были организованы комплексные исследования крестьянского искусства северных областей СССР. Экспедиции 1920—1928 гг. под руководством архитектора К.К. Романова обследовали районы Заонежья и бассейнов рек Пинеги и Мезени. В двух сборниках по итогам экспедиции были опубликованы две статьи Романова, посвященные архитектуре народного жилища.

В 1926—1927 гг. Этнографическим отделом Русского музея и Академией наук под руководством Д.А. Золотарева были проведены две комплексные Карельские экспедиции, в составе которых работал архитектор Р.М. Габе, зафиксировавший большое количество жилых и хозяйственных построек Южной Карелии. В 1920—1930-х годах в ряде самостоятельных экспедиции (Южная Карелия и Заонежье) Габе продолжит изучение крестьянского (русского и карельского) жилища Карелии Результаты этой работы были обобщены им в книге «Карельское деревянное зодчество», изданной в 1941 г.

Во всех перечисленных работах основной акцент исследований был уже сосредоточен на жилом доме и комплексе хозяйственных построек крестьянской усадьбы. Выяснились вопросы происхождения и развития отдельных типов жилых и хозяйственных построек. Однако планировочные традиции северного селения затрагивались попутно и освещались лишь в самых общих чертах. Вопросы группировки селений раскрывались не в архитектурно-пространственном плане, а в этнографическом.

К началу 1940-х годов назрела необходимость систематизировать накопившиеся к тому времени материалы по русскому деревянному зодчеству. И в 1942 г. вышел монографический труд С.Я. Забелло, В.Н. Иванова и П.Н. Максимова «Русское деревянное зодчество», обобщивший и систематизировавший все собранное к тому времени по всем разделам деревянного зодчества жилым, хозяйственным, культовым и оборонительным сооружениям. Ценность этой работы со временем возросла — многих уникальных сооружений, обмеры и фотографии которых приведены в ней, уже не существует, ибо основная беда построек деревянного зодчества — их недолговечность. И все же, отдавая должное обстоятельности этого труда нельзя не обратить внимание на то, что его построение базируется на прежней типологической основе, предложенной еще Грабарем, и вопросы комплексности и ансамблевости не отражены и в этой книге. Мало того, памятники, составляющие единый ансамбль в ней рассматриваются порознь, в разных главах в соответствии с их типологической принадлежностью. Чрезвычайно краток и неглубок раздел, посвященный планировочным приемам селений что объясняется отсутствием в то время достаточного количества обмеров, которые экспедициями практически не проводились.

В послевоенные годы были продолжены прерванные войной обследования районов русского Севера с целью уточнения эволюции отдельных типов сооружений деревянного зодчества и их региональных особенностей. Интересные материалы были получены Каргопольской и Костромской экспедициями под руководством С.Я. Забелло, организованными Институтом истории и теории архитектуры Академии архитектуры СССР в 1946 и 1947 гг. В 1950 г. Государственным Историческим музеем была осуществлена комплексная экспедиция в районы Каргополья (Архангельская область) под руководством H.Р. Левинсона [48], проведшая этнографическое изучение планировочных форм селений. В этот же период архитектор М.Е. Успенская провела об следование народного деревянного зодчества Приуралья, а Е.А. Ащепков выпустил две книги, посвященные народной архитектуре Сибири.

Большая работа по фиксации, изучению и реставрации памятников народного зодчества КАССР и районов русского Севера была про ведена архитекторами А.В. Ополовниковым и Л.М. Лисенко. Обширный материал по архитектуре жилых и хозяйственных сооружений Севера и Поволжья был собран в 1950-х годах рядом комплексных экспедиции Института истории искусств АН СССР. Архитектурная часть исследований осуществлялась под руководством И.В. Маковецкого Материалы экспедиции были собраны в нескольких сборниках, один из которых был посвящен Северу. Итоговой работой этого периода явилась монография Маковецкого, посвященная архитектуре русского народного жилища, изданная в 1962 г. Монография заполнила существенный пробел в изучении и систематизации памятников народной гражданской архитектуры завершив тем самым анализ всех основных разделов деревянного северного зодчества. Еще один пробел в изучении крестьянских усадеб XVI—XVII вв. восполнила работа А.А. Шенникова.

Но и на этом этапе северорусское селение как целостный комплекс по-прежнему оставалось вне сферы изучения. Правда, в монографии Маковецкого вопросам планировки и застройки селений посвящена специальная глава. В ней на небольшом количестве примеров анализируются основные приемы группировки селений (типы расселения) и формы планировок, фиксация которых произведена была приближенно. К тому же вопросы эти рассмотрели чрезмерно локально, без охвата окружающей природной ситуации.

И все же И.В. Маковецкий, хорошо знавший архитектуру Севера, не мог не обратить внимание на высокоразвитое композиционное мастерство русских древоделов, на умелое включение в природную среду каждого архитектурного сооружения. В конце главы автор эти качества анализирует на примерах погостов Кижи и Турчасово.

Итак, в третий период изучения народного деревянного зодчества было фактически закончено в целом натурное обследование памятников по всем разделам и завершена классификация сооружении деревянного зодчества по типологическим и отчасти региональным признакам. Но изучение народного наследия еще не было завершено. Необходимо было перейти от показа разнообразия архитектурных решений в русской деревянной архитектуре к более глубокому осмыслению народного зодчества как целостного явления.

IV период. 1960—1970-е годы. Именно эти годы явились переломными в изучении архитектурного наследия народа. Назрела необходимость в принципиальном изменении методологии исследования с целью ликвидации образовавшегося к этому времени ощутимого разрыва между субъективно-искусствоведческими и односторонне-этнографическими концепциями исследователей, с одной стороны, и требованиями современной науки — с другой. Для более глубокого познания и осмысления народного архитектурного наследия стало необходимым классифицировать все многообразие народного зодчества в рамках единой целостной системы типологии. Такой комплексный подход мог стать успешным только на основе максимальной объективизации в изучении наследия. Это становилось реальным при сопоставлении возможно большего числа памятников. Именно с такой целью в эти годы начали проводиться уже не выборочные, а сплошные обследования построек в северных регионах и областях.

Одна из первых методик системного комплексного обследования и классификации памятников деревянного зодчества, позволяющая максимально объективизировать исследование, была предложена В.П. Орфинским и успешно применена при сплошном обследовании народного деревянного зодчества Карельской АССР и Ленинградской области.

Наличие большого количества обследованных памятников позволило в этот период изучить региональные и национальные особенности деревянного зодчества на территории Севера. Это нашло отражение, в частности, в работе А.С. Терехина, посвященной анализу особенностей жилой архитектуры народа коми и в трудах В.П. Орфинского, в которых вскрыты и уточнены особенности деревянной архитектуры карел.

Для настоящего этана характерно и более широкое обращение к историческим источникам с целью анализа и графического воссоздания несохранившихся памятников и ансамблей народного деревянного зодчества более отдаленного от нас периода. Это направление исследования, несомненно, имеет перспективу и может привести к интересным и неожиданным открытиям, ибо со временем все более становится ясно, что памятники, дошедшие до нашего времени, — лишь небольшая часть тех богатств, что были накоплены русским деревянным зодчеством.

И, наконец, новые задачи, вставшие сейчас перед архитектурной практикой в связи с переустройством сел Нечерноземья, привели к необходимости познания и обобщения богатого народного опыта в вопросах архитектурно-пространственной и ансамблевой организации жилой среды, познания уже на уровне архитектурной науки.

Приступая в конце 20-х годов к исследованию архитектуры народного жилища, Р.М. Габе отмечал, что в авангарде изучения этого интересного и поучительного материала находится этнография и что совершенно необходим сдвиг в сторону интереса к крестьянским постройкам как к произведениям искусства. Только при таком изучении возможно полное исследование и с научной и с художественной точки зрения образцов крестьянского зодчества. Действительно, в течение всех рассмотренных нами периодов изучения деревянной архитектуры народное жилище, приемы расселения, группировка селений и их планировочные формы были предметом изучения преимущественно этнографов  [Исключение составляет интересное исследование А.В. Иконникова «Планировочные традиции в народном зодчестве», анализирующее исторически сложившиеся селения центральных областей России.]. Эти вопросы были освещены в работах географа П. П. Семенова-Тянь-Шанского, этнографов Н.И. Сорочинской-Горюновой, В.В. Пименова, А.В. Успенской, М.В. Фехнер, И.Л. Перельман, Р.Ф. Тароевой, Е.Э. Бломквист, И.В. Власовой, Г.Г. Громова и др. Особо следует отметить работы этнографа М.В. Витова, много сделавшего для классификации типов расселения и форм поселении на русском Северо-Западе. В отчете об искусствоведческой экспедиции на русский Север в 1925—1920 гг. отмечается, что этнография, по сути дела, констатирует и собирает — готовит материал, анализировать который в художественном плане должны специалисты — искусствоведы и архитекторы. На протяжении длительного периода этнографы изучали народное искусство по частям, как бы препарируя его, не задаваясь целостным его анализом. Такой подход неизбежно отразился и на искусствоведческом и архитектурном анализе.

Время поставило перед нами задачу изучения северорусского селения как целостного архитектурно-природного комплекса, задачу познания народных традиций архитектурно- пространственной организации жилой среды и как итог этого анализа — установление тех общих закономерностей, которые лежали в основе народного подхода к созданию гармонически организованного жизненного пространства. Это изучение, базирующееся на современном системном типологическом анализе архитектурного наследия, готовит почву для создания теории деревянного зодчества, разработка которой, несомненно, может способствовать установлению основных принципов национального своеобразия современной русской архитектуры. Время настоятельно требует от нас углубленной работы в этом направлении.

Максимальная объективизация изучения этих сторон наследия возможна только при выявлении достаточно большого ряда селений с относительно хорошо сохранившейся архитектурной и природной средой, так как каких-либо письменных источников, содержащих указания по регламентации пространственной организации жилой среды, в русском народном зодчестве пока не обнаружено. Обобщение опыта, накопленного пародом, стало реальным после длительного периода изучения селений во всех регионах европейской части русского Севера. Материалы натурного изучения селений и ансамблей, собранные автором во время ежегодных экспедиций в районы русского Севера с 1957 по 1981 гг. с привлечением архивных источников, и легли в основу этой книги.

Для изучения народных традиций районы русского Севера представляют наибольший интерес по нескольким причинам и прежде всего в силу исторических условий, в которых оказались эти районы: незатронутость монгольским нашествием в XIII—XV вв., отсутствие наиболее жестокой, помещичьей, формы эксплуатации в XVIII—XIX вв., что, несомненно, способствовало развитию народного творчества, удаленность от районов промышленного развития. Именно здесь сохранились не только отдельные памятники народной архитектуры, но и комплексы сооружений, выполненные в дереве и камне, и целые селения. Немалое значение имеет и то, что многие селения этих районов почти не подвергались позднейшим пореформенным перестройкам, сохранив в основном первоначальную народную основу и выработанные традиции. По этим причинам здесь можно полнее проследить становление и развитие планировочных и композиционных приемов, которые совершенствовались в процессе естественного отбора самим народом без какого-либо вмешательства, уяснить закономерности взаимосвязи природных и архитектурных начал и, таким образом выявить основы создания народом оптимальной среды обитания.

Иначе говоря, сечения русского Севера — наиболее чистые эталоны народного понимания функциональной, пространственной и эстетической организации жилой среды, выработанные на протяжении XVI — начала XX вв.

В зону натурного изучения и обследования вошли следующие районы европейской части русского Севера (рис. 1):

1. Восточное Приладожье, Посвирье и Прионежье (по современному административному делению — Ленинградская область и Карельская АССР)
2. Заонежье и Пудожский район (КАССР)
3. Каргополье, Кенозерье и бассейн реки Онеги (Архангельская область)
4. Бассейны рек Северной Двины. Сухоны, Вычегды и Ваги (Архангельская и Вологодская области и Коми АССР)
5. Бассейны рек Пинеги и Мезени (Архангельская область)
6. Беломорье — Лямицкий, Поморский, Карельский, Кандалакшский и Терский берега Белого моря (Архангельская и Мурманская области и КАССР).

Рис. 1. Карта-схема русского Севера с основными путями его освоения и показанием обследованных селений: 1 — территории новгородских пятин, по К.А. Неволину; 2 — территории ростовского и московского освоения в XIII—XIV вв.; 3 — пути новгородского освоения Севера; 4 — пути ростовского и московского освоения

Автор приносит глубокую благодарность всем местным жителям — старожилам селений упомянутых районов, оказавших неоценимую помощь своими сведениями при обмерах и сборе натурного материала для реконструкции селений, а также выражает признательность сотрудникам государственных архивов, фототек и библиотек Ленинграда и Москвы, содействовавших в работе по выявлению архивных обмеров, фотофиксаций и редких публикаций памятников деревянного зодчества русского Севера.