„Глубокое понимание настоящего немыслимо без знания прошлого, равно как и знание прошлого не полно без знания настоящего".
Ранке.

Изучая Выставку крестьянского искусства при Государственном Российском Историческом Музее в 1921 году, я был изумлен, встретив в произведениях крестьянского искусства пережитки глубочайшей старины, несомненно восходящей к отдаленнейшим эпохам металлического и даже каменного периодов общечеловеческого индустриального развития. Эти пережитки, главным образом, связывались с религиозным культом солнца, земли и моря и с древнейшим, широко распространенным в палеометаллическую (бронзовую) эпоху, философским миропониманием круговорота мировой жизни, где выражалась идея мировой борьбы, за существование то в наивных и простых, то в хитро запутанных и мудреных художественных сценах, в которых травоядные поглощают растения, плотоядные — травоядных, а птицы завершают пир над теми и другими.

Но не эти явления вызывают изумление, хотя и они чрезвычайно интересны и настоятельно требуют научного освещения. В изумление приводит обширная группа памятников народного творчества связанных с религиозно-культовыми и обрядово-правовыми представлениями, оказавшимися схожими с такими же представлениями, зафиксированными в древнем искусстве сарматов и в особенности даков времени ранее и несколько позднее начала христианской эры. На этих памятниках и хотелось бы сосредоточить внимание просвещенных людей, так как есть основание полагать, что в них скрывается ключ к проблеме происхождения русских славян, к разъяснению их древнего религиозного культа и к открытию, если не первородины, то той родины, из  которой они выступили в пределы современной России. Такие памятники сохранились почти исключительно в женском рукоделии, именно, в женских вышивках, где, как известно, каждая строчка, каждый крестик имеет строго канонизированный характер и передается от учительницы к ученице в возможно большей точности и совершенстве. Эта точность и совершенство поддерживаются еще и тем, что лучшие из творений, по свидетельству Н. П. Шабельской, выполнялись для свадебных обрядовых подарков, именно, они вышивались невестами для женихов и их родни, чтобы те судили, умеют ли невесты „шить“, или, как мы увидим ниже, твердо ли они знают религиозные символы, которые население, как священный завет, несет и хранит из глубочайшей дохристианской древности. О важном значении обрядового „шитья" говорит и одна свадебная песня, имеющая инструктивный характер. Эта песня, записанная гр. П. Шереметевым в 1901 г. в Белозерском крае, гласит:

„Учи сына в писаря, 
в писаря
Учи дочку шелком шить, 
шелком шить"

Отсюда видно, что шитью молодых девиц и знанию грамоты юношей придавалось одинаковое значение, и это мы поймем, когда убедимся, что в шитье девиц выражалось такое же важное для населения знание священных символов той старой, а поэтому дорогой веры, которою жил народ тысячи лет. Как весталки, чистые девы Рима, хранили неугасаемый огонь, символ обоготворенного небесного огня-солнца, так юные девы русского севера обязывались и обязываются нести и несут символы своего первобытного народного русского культа от древнейших времен и до наших дней. Они забыли имена своих символов, так как произносить эти имена уже более тысячи лет строго воспрещалось. Да и зачем им имена — звуковые символы, когда заменяющие их зрительные символы так ясны, так понятны и так полно говорят душе остановившегося в культурном росте поселянина, скрывавшегося в дремучих лесах и непроходимых болотах.

Категория северно-русских вышивок естественно подразделяется на две группы: 1) вышивок с геометрическими узорами и 2) вышивок с узорами фигурными. Первая группа достигла в своих лучших произведениях поразительного совершенства. По отзывам вполне компетентных лиц, это в своем роде — лучшие произведения в мире. Громадное большинство их имеет в центре свастику (фигуру креста), а вокруг генетически связанные с нею фигуры меандра, ромба, квадрата, ова, религиозно-символическое значение которых в настоящее время прочно установлено: это — знаки птиц, их птенцов, яиц и гнезд; это — знаки добра, счастия, благополучия; это — символы весеннего радостного солнца, оживотворяющего своими теплыми лучами всякую земную тварь; это — великие символы воскресения матери природы под горячим действием вернувшегося откуда-то издалека бога солнца.

Еще так недавно полагали, что меандр и овы являются плодами античного искусства Греции, а свастика — искусства Индии, но все это оказалось неверным, так как документально доказано, что свастика, меандр и овы были излюбленными мотивами орнамента древнейших веков палеометаллической (бронзовой) эпохи, когда, может быть, не было еще ни греков, ни индусов, скрывавшихся в одной семье индоевропейцев, и когда эти мотивы успели распространиться не только по всем материкам Старого Света, но и проникнуть в Среднюю Америку. И это неудивительно, потому что свастика и меандр появились гораздо ранее и тех отдаленных от нас времен: они найдены в России на предметах искусства Мезинской палеолитической стоянки, время которой отстоит от нас, как полагают геологи, на многие десятки тысячелетий. И в каком поразительно развитом виде они находятся там! Но что удивительнее всего, так это то, что они и там связывались с фигурами птиц, несомненно, имевших то же культовое религиозное значение, какое имеют и в наше время, т.-е. значение символа весеннего солнца и связанных с ним представлений о счастии, благополучии и радости.

Таким образом, в прелестном комплексе свастических знаков, в узорах северно-русских искусных мастериц, скрывается реминисценция (живое воспоминание) о самых древних общечеловеческих религиозных символах. И какая свежая, какая твердая память! Если бы изучить подробно их знаки, то можно было бы давно установить их смысл и значение в общечеловеческой культуре; так обильны и так поучительны их переходы от фигуры птицы к фигуре креста — летящей птицы, а от креста — к лучистой звезде и солнцу.

Но мы пока не будем останавливаться на этих прелестнейших мотивах русского народного искусства, а сосредоточим внимание на группе фигурных узоров.

Техника примитивного шитья не способствует выразительности изображений живых существ: она стилизует и упрощает их до крайней степени; тем не менее, вопреки всем техническим затруднениям, в этих фигурах удается выразить их внутреннее содержание и отношение друг к другу.
 
Центральной фигурой северно-русских узоров является изображение женщины, которая представляется всегда стоящею, может быть, потому, что трудно выразить примитивным шитьем другое положение, например, сидящею на скамье, в кресле и т. п. Ее отношение к окружающему внешнему миру выражается положением рук, которые то лежат у нее на бедрах, придавая фигуре величественное спокойствие, то поднимаются кверху, ясно выражая ее молитвенное отношение к чему-то высшему или совершенно невидимому или видимому в форме сияющего диска солнца; то эти приподнятые руки держат птиц и другие символы светил небесных (рис. 1 и 2); то они опускаются вниз и держат поводья коней, на которых восседают всадники, обыкновенно молитвенно простирающие длани к женщине и нередко попирающие конскими ногами изображения маленьких людей и рыб (рис. 3, 4 и 5).

Ha-ряду со всадниками перед женщиною фигурируют и другие, очевидно, менее важные человеческие фигуры, представляемые в отдалении и меньшем масштабе, а также разные виды растений, животных (травоядных и плотоядных), птиц и рептилий (рис. 6).

С фигурою древа женщина связывается как бы органически, неразрывно (рис. 7—8); иногда она срастается с ним, а иногда заменяется, как определенно выраженным символом, перед которым, как перед нею самою, молитвенно предстоят и важные всадники, конем попирающие маленьких людей, и звери, и птицы, и гады, и рыбы, и символы всех светил небесных (рис. 9—10). Иногда женщина стоит в храме, покрытом драконами—символами небесной сферы; справа и слева от храма видны два свастических символа, может быть, солнца и луны и два дерева (рис. 11). Иногда она стоит в храме, наполненном знаками всех светил небесных: и солнца, и луны, и звезд, и пред ее могущественною фигурою предстоят оба всадника (рис. 12). Иногда она сама представляет храм, внутри которого стоит ее статуя — кумир, а справа и слева находятся оба всадника, высоко поднимающие длани кверху, выражая жесты адорации (молитвенного благоговения) (рис. 13); за всадниками стоит по одному дереву. Иногда она стоит, держа бразды правления двух всадников, на тверди, покрытой знаками светил небесных, под которыми произрастает пышное древо, и рядом стоит великолепный храм, а в нем молящиеся люди, адоративно поднимающие руки к ней — женщине небесной сферы (рис. 14). Иногда, наконец, рисуется могучее пышное древо, наполненное символами светил небесных; справа и слева от него, у корня, стоят жар-птицы с солнечными символами на спине, а за птицами возвышаются красивые храмы (рис. 15).

Есть удивительные изображения, где женщина стоит в небесных сферах с жестом адорации пред великим светилом солнца, а пред нею предстоят небесные, очевидно, посвященные ей неземные кони, так как под ногами их свастические знаки. Внизу той же картины возвышается алтарь с возложенною на него головою быка и предстоящими пред ним, уготовленными для жертвы или трапезы ей, двумя оленями (рис. 16). Это — этимастия, уготованная для великой женщины. Наконец, имеется изображение алтаря, сооруженного не на земле, а в небесных сферах, отмеченных драконами и знаками небесных светил. Из стен алтаря произрастают ветви дерева, а на крышке пылает огонь. Перед  алтарем стоят всадники на копях, покрытых свастическими знаками и попирающих ногами фигуры малых людей (рис. 17). 

Возникает вопрос, что это за женщина, которой посвящается такое внимание русскими крестьянами; что означают сопровождающие ее символы небесных светил; что означает сопровождающее и замещающее ее древо; что означают молящиеся ей великие всадники и малые люди, то также молящиеся ей и ее символам, то попираемые конями всадников; что, наконец, означают животные (кони, львы, химеры, гиппокампы и др.), птицы (петухи, фениксы — жар-птицы), рыбы и рептилии; что означают жертвенники, храмы и кумиры в них? Вот вопросы, решение которых сообщает выдающийся интерес русскому народному творчеству.

Решение подобных вопросов является возможным при двух условиях: 1) при условии изучения и раскрытия смысла изображений по чертам, присущим им самим, и 2) при условии изучения и сравнения изображений с подобными им, имеющими уже раскрытый смысл, но относящимся не к настоящему, а минувшему времени.

Всюду особое, вполне привеллегированное положение женщины и сопровождающие ее символы неба и светил, моление пред нею великих и малых людей или человекообразных существ ясно указывают на то, что пред нами не простая женщина, а богиня, царица неба и земли. А это объясняет, почему для нее возводятся жертвенники, храмы с поставленными в них, очевидно, с ее же изображениями, с ее же кумирами. Не трудно также решить вопрос о значении постоянно сопутствующего и часто замещающего богиню древа: это, очевидно, есть древо жизни, и если богиня так тесно связывается с ним, то, значит, в народном представлении, она сама есть начало жизни, мать всего сущего. Ей, как таковой, принадлежат все стихии: воздух, вода и земля.

Примитивная символика, обыкновенно, не сложна и не мудрена; русская народная символика почти вся расшифрована: в ней стихия воздуха представляется птицами, а воздушное (небесное) пространство—змеями; стихия земли символизируется растениями, травоядными и плотоядными животными, а стихия воды — рыбами. Все эти символы, как мы видели, в северно-русском шитье имеются на лицо.

Остается решить, что означают кони и всадники, сопутствующие богине не только в земных, но и небесных сферах? Кони изображаются попарно, и тот факт, что они изображаются над и среди символов небесных светил, указывает на служение их богине в ее небесных путях. Очевидно, они также служат ей, как крылатые кони греков служили светоносному Аполлону.

Несомненно, особое значение имеют кони и некоторых сопутствующих богине великих всадников, так как и они покрываются свастическими знаками, символизирующими светила небесные, а это указывает на их причастность к небесной жизни.

Само собою разумеется, что и всадники, изображенные на этих конях, не являются существами земными, а являются существами небесными. Это — боги, но боги подчиненные великой богине — царице небесной, к которой они возносят свои моления, так как власть их и сила в ее руках, что наглядно представляется тем, что поводья (бразды правления) коней их находятся в руках богини. Изображенные под конскими ногами фигуры людей, по-видимому, представляют злых богов, побежденных добрыми богами, или, другими словами, представляют победу добра над злом.

Однако, не все всадники сидят на конях, отмеченных небесными знаками, и не все они несут такие знаки на себе, поэтому следует заключить, что такие неотмеченные небесными символами существа не боги, а люди, но люди непростые, а квалифицированные; а таковыми могут быть цари—владыки земные, получающие милостию божиею свою власть. Некоторые из этих всадников молитвенно простирают руку к богине, а некоторые возносят эту руку кверху с предметом, напоминающим сосуд (рис. 5). У некоторых под ногами коней имеются изображения людей, вероятно, врагов, о покорении которых под ноги владыки земные и просят владычицу небесную. Но если все это действительно так, то пред нами открывается народное сознание о божественном происхождении власти, предупредившее христианскую доктрину —„несть власть, аще не от бога". Сознание, с исторической точки зрения, чрезвычайно интересное и важное.

Что касается второстепенных человеческих фигур, изображаемых в уменьшенном масштабе и стоящих, обыкновенно, в некотором отдалении, то в них можно узнать жрецов и в особенности жриц богини, а также и других поклонников и обожателей ее (рис. 6).

Итак, пред нами открывается замечательный по своему стройному и величественному содержанию культ „царицы небесной", имя которой забыто русскими, так как, по-видимому, целиком перенесено на христианскую „Царицу Небесную". Эта великая русская языческая богиня, однако, не представляется наивысшим автократным существом: иначе она молитвенно не возносила бы своих дланей кверху. Очевидно, в русском народном сознании, над великою матерью всего сущего возвышалось такое необъятное божество, изобразить которое отказывалось народное творчество, выражая лишь иногда его светлую природу сияющим диском солнца, возвышающимся над головою великой богини (рис. 2 и 16).

Представляется вероятным, что этим необъятным, невыразимым, светлым божеством возглавляется стройное и по своему характеру великое религиозное учение, выраженное в русском народном творчестве, как совершенно определенная и законченная теософская система.

Но так ли это? Не вкладываем ли мы в неразгаданные формы наше личное содержание, наши личные домыслы? Что или кто может удостоверить истинность такого заключения, выведенного из раскрытия смысла изображений по чертам, присущим им самим?

На все это дает, как нам кажется, совершенно удовлетворительное объяснение и утверждение археология. Мы должны обратиться к ней, следуя девизу, что „глубокое понимание настоящего немыслимо без знания прошлого", и это тем более, что дело касается несомненных пережитков глубокой старины. Прежде всего мы обратимся за справками к русской археологии, затем перейдем к археологии других стран и, подведя итоги наших розысков, дадим ответ на интересующие нас вопросы.

В искусстве народов, населявших территорию Европейской России до первых веков христианской эры и не принадлежащих к русской нации, мы не находим аналогий с описанным народным творчеством, но как только соприкасаемся с сарматскими древностями, то тотчас же нападаем на искомые совпадения. Они прослеживаются и в скифских древностях, но очень слабо. Однако, с них мы и начнем наш обзор.

В известных Чертамлыкском и Кульобском курганах, содержавших, как полагают, погребения скифских царей, найдено значительное количество золотых квадратных бляшек со стереотипным изображением сидящей женщины, имеющей в левой руке предмет, напоминающий металлическое зеркало; пред нею стоит скиф, представленный в меньшем масштабе или ради исокефалии в рисунке, или ради обозначения его подчиненного значения; он пьет из сосуда, по-видимому, поданный женщиною напиток.....