Введение

Книга I. Элементы античной архитектуры

Глава I. Зарождение и развитие понятий о гармонии и тектонике в греческих мифах и эпосе
Образы архитектуры в древнегреческом эпосе
О красоте и гармонии
Мифические зодчие

Глава II. Элементы теории архитектуры и искусства в VI—V вв. до нашей эры
Восточные традиции и черты 8 античной теории архитектуры и искусства
Учение о числе как основе гармонии
Основные категории «так называемых пифагорейцев»
Строгая закономерность и свободное творчество

Глава III. Элементы теории архитектуры и искусства в V—IV вв. до нашей эры
Гераклит о гармонии и строе
Натурфилософия Эмпедокла в ее отношении к искусству
Элементы архитектурной эстетики у Сократа
Свидетельства Платона об античном ремесле и искусстве
Методы мастерства древнегреческих ваятелей и зодчих VI—V вв. до нашей эры
Теории архитектуры в V в. до нашей эры
Профессиональные имена древнегреческих художников и зодчих
Теория архитектуры и живопись

Книга II. Основные источники Витрувия

Глава IV. Источники конца IV—II вв. до н. э.
Учение Демокрита и архитектура
Античная риторика и теория архитектуры 
Развитие древнегреческой теории зрительного восприятия и теория видения по Витрувию
Аристотель о соразмерности, гармонии и строе
Учения об ориентировке городов. Гиппократ и Витрувий
Учение стоиков о подражании природе
Эстетика неоплатоников
Античное учение о соразмерности

Глава V. Ближайшие источники Витрувия, структура его трактата и его «наставники»
Деметрий Фалерский и Филон Афинянин
«Свод механики» Филона Византийского
Книга Афинея «О машинах»
Пифей и его роль в развитии архитектуры
Гермоген из Алабанды
Практика градостроительства эпохи Эллинизма и Витрувий
Структура трактата Витрувия
«Наставники» Витрувия

Книга III. Античная теория архитектуры

Глава VI. Основы античной теории архитектуры
Основные категории античной теории архитектуры
Теория ордера по Витрувию
Глава седьмая. Античная скульптура и архитектура
Античный зодчий
Греческая дорика и канон Поликлета

Заключение
Указатель источников

Введение

Значение греческой классики, создавшей ясный, жизнерадостный мир художественных образов и выработавшей богатый архитектурный язык, очень велико. «...Греческое искусство и эпос... еще продолжают доставлять нам художественное наслаждение и в известном смысле сохраняют значение нормы и недосягаемого образца»,— говорит Маркс.

Однако, когда мы приступаем к изучению греческого архитектурного наследия, возникают несомненные трудности. Прежде всего формы греческой архитектуры были выработаны почти два с половиной тысячелетия назад, на совершенно иной ступени общественного развития, на основе архаической техники и опирались на мифологический образ мышления. Наша задача заключается в том, чтобы понять в античной классике то, что сохранило свое значение до наших дней, и отделить его от того, что давно изжило себя.

Едва ли не каждая эпоха обращается к древнегреческому наследию, черпая из него в меру своего разумения то, что оказывается плодотворным для решения новых задач. В наше время можно понять наследие архитектурной классики глубже и использовать живые элементы наследия в большей степени, нежели это было доступно нашим предшественникам, так как марксистско-ленинская методология позволяет нам анализировать не только формы, но и социальную сущность исторических явлений.

Опираясь на ясные и реалистические понятия архитектурной теории античности, мы можем решительно устранить туман всяческих мистификаций, которым, были покрыты основные проблемы архитектурного мастерства, в особенности же проблема роли пропорций в архитектурном творчестве, в теоретических работах западных ученых конца XiX и начала XX в., таких, как Гика, Хэмбидж, Мессель и многих других, и поставить изучение этих проблем на правильные основы реалистического архитектурного мышления. Понимание основных положений античной теории архитектуры способствует также правильному раскрытию природы архитектурного образа и его роли в комплексе сложных проблем архитектурного творчества, в котором практические задачи неразрывно связаны с задачами художественными. Формула Витрувия остается современной по сей день. В архитектуре все должно делать, учитывая прочность, пользу и красоту, неразрывная связь которых только и способна создать подлинно органичное и целостное архитектурное произведение, удовлетворяющее потребностям общества и способное служить его интересам.

При соблюдении этих трех основных требований образуется гармоничная предметно-пространственная среда.

Раскрытие сущности античного художественного творчества и мастерства важно и для понимания античных традиций в искусстве и архитектуре позднейшего времени. Действительно, не выяснив сути античной традиции в области художественного мастерства, нельзя до конца осознать того, что определяет своеобразие той или иной стадии последующего развития искусства.

Реконструкция античных теорий творчества и мастерства архитектора, в которых отражалась творческая мысль античных мастеров искусств, представляется делом полезным. Но от античного мира до нас почти не дошло сочинений по архитектуре.

Крушение античной цивилизации, сопровождавшееся уничтожением великого множества произведений античной культуры, привело к почти полному уничтожению прямых свидетельств об античных архитектурных теориях. Погибли все сочинения древнегреческих зодчих, в числе которых были книги великого строителя Парфенона — Иктина, Пифея, построившего Мавзолей в Галикарнассе, Херсифрона и Метагена, строивших знаменитый храм Дианы в Эфесе, и строителя афинского Арсенала — Филона. Только через Витрувия дошли до нас известия об этих утраченных книгах; лишь при помощи косвенных источников можем мы выяснить методы и приемы античных зодчих, равно как и их мировоззрение. Этими косвенными источниками являются известные нам произведения древнегреческой литературы, высказывания философов и историков, а также несколько научных и технических книг по геометрии («Начала» Эвклида), по механике и фортификации (книги «полиоркетиков»), написанные в эллинистическую эпоху, но отражавшие опыт периода расцвета греческого зодчества.

Больше всего ценных сведений дает нам сам Витрувий. По собственному утверждению Витрувия, его трактат об архитектуре является сводом учений древнегреческих и римских авторов, сочинения которых он использовал. Тем более велика для нас его ценность, и тем более заслуживает этот трактат самого внимательного исследования.

С того времени, как итальянский гуманист Поджио Браччиолини вновь открыл в 1429 г. в С.-Галленском аббатстве рукопись Витрувия, совершенно забытого в конце средневековья, трактат без устали комментируется, изучается и переиздается. Большой вклад в дело правильного истолкования Витрувия внесли теоретики и зодчие эпохи Возрождения, начиная от Л. Альберти и кончая Д. Барбаро и А. Палладио. Однако хорошо изучены и правильно истолкованы только разделы трактата Витрувия, имеющие прикладное значение, например теория ордеров. Основные же теоретические положения его, которым уделялось сравнительно мало внимания, до сего времени не истолкованы и не получили признания.

Понимание теории архитектуры, изложенной Витрувием, было утрачено уже в его время. Он указывает, что ему придется говорить в своем трактате о темных предметах. Витрувий сохраняет много греческих терминов, свидетельствующих о заимствованиях от греческой теории архитектуры, на которую он неоднократно ссылается.

Знаменитый теоретик архитектуры итальянского Ренессанса Альберти в своем трактате об архитектуре пишет: «...многие прекрасные наставления писателей погибли от несправедливости времен и людей, так что едва ли не один Витрувий дошел до нас после такого великого кораблекрушения».

Однако Витрувий «...говорил так,— указывает Альберти,— что римлянам казался греком, а греки полагали, что он говорил по-латыни, на деле же оказывается, что он не был ни римлянином, ни греком. Ведь в самом деле тот, кто написал так, что мы его не понимаем, все равно как если бы для нас вовсе и не писал».

И действительно, деятели эпохи Возрождения не смогли полностью открыть и использовать наследие античной Греции, заключенное в трактате Витрувия, ибо их познания Е области античной философии были весьма ограниченными. Страстное стремление к освоению античных теорий, которое мы встречаем в трактате великого флорентийца Гиберти, осталось неудовлетворенным вследствие крайней ограниченности античных источников, которыми он располагал.

Только в фантастической книге «Гипнеротомахия», автором которой был доминиканский монах Франческо Колонна, мы встречаем отдельные правильные догадки в истолковании основных теоретических положений Витрувия.

Крупный шаг вперед в понимании эллинского теоретического наследия был сделан в XVIII в. Основы науки об искусстве пытался заложить Винкельман, но труды его были посвящены преимущественно ваянию. В статье об античном зодчестве им не сделано серьезной попытки связать археологические данные с литературной традицией и вскрыть принципы греческого зодчества.

Однако не только Винкельман, но даже и такой тонкий мыслитель, как Гете, соединявший в одном лице и поэта и естествоиспытателя, не мог проникнуть в суть витрувианской теории архитектуры.

В письме к Шульцу (от 10 января 1829 г.) Гете говорит: «О Витрувии я могу сказать и говорил всегда, что мои неоднократные попытки при его посредстве приблизиться к древнему периоду греческой архитектуры всякий раз кончались неудачей. Я не мог проникнуть в суть книги и из нее что-нибудь извлечь для себя. В этом я винил самого себя. И, если хорошенько вникнуть, я только проходил, в сущности, своею дорогой, мимо римской архитектуры, устремляясь к греческой, которую я в конце концов всегда созерцал в какой-то чуждой и недосягаемой дали».

Непонимание истоков витрувианской теории архитектуры не позволяло Гете познать и признать глубокую преемственность, связывающую трактат Витрувия с древнегреческими источниками. Поэтому он проходит мимо Витрувия; ему во многом ближе Палладио, который не ставит перед ним загадок. Подобное же отсутствие понимания основных теоретических положений Витрувия можно найти в XIX в., когда сложилась традиция считать его «римским теоретиком, извратившим древнегреческие каноны зодчества».

Венцом пренебрежительного отношения к основным теоретическим положениям Витрувия служат слова видного теоретика архитектуры конца XIX в. Готфрида Земпера: «Вероятно, уже в VI столетии до н. э. (а может быть и еще раньше) возник кодекс прекрасного, который был построен и наименован по принципу общей аналогии. Последний отзвук этих учений доносится к нам в той печальной и совершенно непонятной галиматье, которую разводит Витрувий во второй и третьей главах первой книги своего трактата. Мои усилия разобраться и уяснить себе содержание второй главы были тщетны: я увидел перед собой только груду без всякого плана составленных обломков, принадлежащих давно разрушившемуся зданию, а именно — канону античной теории прекрасного в искусстве. Но не только отдельные части этого сооружения утеряны, а остальное, лишенное взаимной связи, нагромождено в бесформенную кучу, но даже и всякие признаки порядка... так раздроблены под молотом варварской рутины, что восстановление старого здания очень затруднительно, а может быть и совсем невозможно».

Однако, несмотря на сложившуюся длительную традицию отрицательной оценки и полного непонимания теорий Витрувия, следует попытаться воссоздать для нашей эпохи это ценное наследие античной мысли, раскрытию которого за последние десятилетия посвятили свои работы многие западные ученые.

И в прошлом далеко не все отвергали ценность теоретических положений Витрувия. Так, Даниеле Барбаро в своем комментарии к Витрувию уделил им много внимания, хотя и не смог раскрыть их смысл.

Восстановить правильное понимание Витрувия тем более важно, что научная мысль в настоящее время не в состоянии разобраться в античном археологическом материале, не используя указаний древних авторов, и в первую очередь Витрувия. В частности, исследование делосского «Дома масок», раскопанного в 1930 г. французскими археологами, показало, что план дома очень точно отвечает указаниям Витрувия. Основываясь на этом, современный исследователь А. Румпф отмечает, что для того, чтобы сделать правильную реконструкцию, недостаточно иметь хорошие археологические данные, но необходимо также правильно понимать тексты Витрувия. Он указывает, что целый ряд реконструкций древнегреческого дома оказался неверным именно вследствие неправильного понимания Витрувия.

Установлено также то, что Витрувий непосредственно использовал древнегреческих авторов, в частности Аристотеля, лишь перефразируя его несколько в своих целях. Об этом ярко свидетельствует, в частности, следующий пример.

Известно, что важное значение для развития древнегреческой культуры имело то центральное положение, которое занимала Древняя Греция в культурном мире древности. Однако Аристотель в своей «Политике» переоценивает значение географического фактора и влияние климатических условий на общественное развитие. Он говорит: «...греки, занимая топографически середину между европейцами и азиатами, соединяют в себе натуральные особенности тех и других: они храбры и умственно высоко развиты. Поэтому греки — народ свободный, пользующийся наилучшим политическим устройством; и если бы он составлял собою одно политическое целое, то был бы в состоянии властвовать над всей вселенной». Эти слова учителя Александра Македонского, каким был Аристотель, отражают стремления к мировому господству, характерные для начала эпохи эллинизма. История опровергла теорию Аристотеля и показала, что важнейшее значение в развитии общества имеют социальные условия, а не географические факторы. Витрувий же, живший во времена Цезаря и его преемника Августа, когда Рим подчинил своему господству обширный круг мира, пересказывает мысли Аристотеля почти буквально. Этим ясно обнаруживается эклектический характер трактата Витрувия, и мы имеет все основания к тому, чтобы искать и других аналогий приводимым им положениям в произведениях древнегреческих мыслителей, на которых и сам он многократно ссылается.

Трудность понимания теоретических положений трактата Витрувия заключается в том, что смысл многих понятий и терминов с течением времени совершенно забыт.

Полная утрата понимания этого древнего метода изложения лучше всего иллюстрируется следующими словами позднейшего греко-византийского автора X в. н. э.: «Старые термины, бывшие в те времена в употреблении и установившиеся в ремесленной среде, ... для большинства чужды и непонятны. Ведь с течением времени самый язык этот исчез из памяти людей».

Уже во времена самого Витрувия, как выше было отмечено, многие понятия были темными, как он сам говорит об этом: «Приводя темные наименования и говоря о соразмерности членов зданий, я, для облегчения запоминания, буду краток, потому что так все это будет легче воспринимать умом».

О трудности передать на латинском языке греческие понятия неоднократно говорит также римский философ-поэт Лукреций в своем сочинении «О природе вещей». «Н.е сомневаюсь я в том, что учения темные греков ясно в латинских стихах изложить затруднительно будет: главное, к новым словам прибегать мне нередко придется при нищете языка и наличии новых понятий», — говорит он.

Но тем менее вероятно, что Витрувий мог далеко отклониться в своем изложении от древнегреческого текста. Ведь естественно, что чем меньше человек понимает предмет, тем больше он опасается удаляться от подлинника. А что таким подлинником в данном случае был именно древнегреческий текст, подтверждают постоянно повторяющиеся греческие термины, воспроизводимые Витрувием.

Забытые понятия «аналогии», «соразмерности», «размещения», «строя», «эвритмии», «декорума» и «экономии» должны быть раскрыты с возможной полнотой, так как на них основана была античная теория архитектуры.

Стремление к четкости формулировок подтверждается также следующими словами Витрувия: «Если писать такие сочинения (по архитектуре) пространно, а не сжато, излагая их в кратких и совершенно ясных выражениях, они, из-за своей подробности и многословия, только спутают и собьют мысль читателей».

Учитывая все это, мы кладем в основу нашего исследования трактат Витрувия, как источник, в котором мы вправе искать присутствия творческой мысли великих мастеров-зодчих древней Эллады.

Следуя традиции, завещанной нам Витрувием, и чувствуя бесконечную благодарность древним авторам, «которые накопили обильные запасы знаний, мы стремимся, почерпая из этого источника, использовать его для своих потребностей».

Для этого необходимо вскрыть смысл «темных наименований», понять сущность тех кратких формул, сути которых уже не понимал сам Витрувий.

Этой цели прежде всего может послужить та «профессиональная теория архитектуры», отрывочные сведения о которой дошли до нас в передаче ряда древних, и в том числе и самого Витрувия.

Однако этого мало, так как сведений этих недостаточно, для того чтобы полностью раскрыть смысл темных наименований соразмерности, строя, эвритмии, декорума и экономии, лежащих в основе античной теории архитектуры. При истолковании этих понятий легко стать на путь модернизации, т. е. вложить в них иной, современный смысл, которого они не имели и не могли иметь в древности.

Дело в том, что мы не стремимся создать новую (современную) теорию античной архитектуры, но задача данной работы заключается в том, чтобы раскрыть античную теорию архитектуры, которая строилась на представлениях самих творцов великих произведений античного зодчества и лежала з основе их плодотворной деятельности.

Чтобы избежать опасности модернизации, нам необходимо глубоко проникнуть в систему мышления древних греков и вскрыть смысл основных понятий античной теории архитектуры в их зарождении в связи с архитектурно-строительной практикой того времени и с развитием научной и философской мысли. Мы должны понять «темные наименования» Витрувия не как отвлеченные понятия, а как живые представления, выросшие на конкретной почве развития античного ремесла и искусства.

Совершенно понятно, конечно, мы не разделяем античную точку зрения, когда для пояснения витрувианских методов организации пространства нам приходится привести слова Прокла: «угол двенадцатиугольника есть угол Зевса, так как Зевс держит все число 12, давая ему связь единства», или же когда, для характеристики проникновения математического мышления в область политики, в этой книге приводятся слова Плутарха, говорящего, что «Ликург изгнал из Спарты арифметическую пропорцию, как демократическую и плебейскую, и ввел там геометрическую пропорцию, как созвучную олигархии», и т. п. Однако для понимания текста нельзя избежать таких цитат.

Рассматривая учения античных мыслителей, легко встать в неверное к ним отношение. Концепции их, естественно, представляются нам примитивными и наивными. Но, поднявшись на уровень научных знаний школьника XX в., весьма легко посмеяться над исполненным нелепых заблуждений мышлением древних греков, в творческих муках рождавших начатки теоретической науки.

Подобная позиция характерна для модернизирующей буржуазной науки, в частности для крупнейшего немецкого исследователя античности Г. Дильса, который принимает концепции «числа» в античной теории ваяния и зодчества за «мудрование» ремесленников.

Не так поступали классики марксизма. В каждом философском учении, в каждой, даже самой примитивной и наивной, теории они стремились отыскать рациональное зерно.

Рациональное зерно, которое автор стремится найти в произведениях древнегреческих философов, как материалистов, так и идеалистов, отнюдь не носит философского характера. Особый характер стоящей перед нами задачи заставляет нас обратить внимание на тесную связь, которая существовала между развитием греческого теоретического мышления и практикой древнегреческого ремесла и искусства.

Маркс и Энгельс указывают, что на ранних ступенях развития человечества: «представления, мышление, духовные сношения людей являются... еще прямым порождением их материальной практики»16. И действительно, древнегреческая научная и философская мысль родилась и развивалась на почве мифологии и в тесной связи с искусствами.

Опираясь на эти указания Маркса и Энгельса, можно вскрыть отражение ремесленной практики древнегреческих мастеров в философском мышлении, практики, служившей реальной основой мышления. Можно реконструировать и саму эту ремесленную практику.

Свидетельства об искусстве и архитектуре, извлеченные из античных философских учений, носят весьма конкретный характер. Как известно, Сократ, сам бывший ранее ремесленником, ходил по мастерским художников и рассуждал с ними об их мастерстве.

Архитектура была у греков первым и основным искусством, подчинявшим себе почти все остальные, а теория архитектуры была едва ли не первой из наук. Все остальные искусства, а также и науки были пронизаны единым архитектоническим миропониманием. Недаром даже «Этика» Аристотеля строилась на тех же основных принципах, что и теория архитектуры; недаром устанавливая положения своей философии, он постоянно поясняет их примерами из практики ваяния и зодчества.

Свидетельства древнегреческих мыслителей помогают нам воссоздать ту основу, на которой строились теории профессиональных теоретиков и мастеров зодчества. Они помогают нам также выяснить смысл многих забытых терминов Витрувия, сложившихся «в ремесленной среде» — среде ваятелей, зодчих и живописцев, и оттуда перешедших и в философские школы.

Извлекая свидетельства об античной теории архитектуры, мы, естественно, сталкиваемся и с различием мнений по основным вопросам этой теории, поэтому было необходимо изучить все дошедшие до нас источники и, сопоставив их, постараться выяснить, что же имело решающее значение для формирования античной теории архитектуры.

Помимо литературных источников, до нас дошла также огромная «каменная книга» — памятники античного зодчества. Изучение этих памятников также может помочь установить сущность многих методов творчества зодчих античности. Однако с этой целью недостаточно пользоваться сведениями об одном только виде искусства. Действительно, древнегреческое искусство было единым целым, в котором средствами скульптуры и живописи дополнялись и раскрывались архитектурные образы. Архитектура охватывала скульптуру и живопись и, если можно так выразиться, являлась той материальной средой, в которой могли полно развертываться замыслы ваятелей и живописцев. Многие греческие архитекторы нередко занимались ваянием, а ваятели живописью. Все это не могло не способствовать переносу достижений и методов одного искусства в другое. Исследователь, изучающий вопросы творчества и мастерства древнегреческих художников, не может не интересоваться приемами и методами всех трех ведущих искусств: зодчества, ваяния и живописи. Поэтому в настоящей работе и применен метод параллельного исследования приемов мастерства трех искусств с большим, естественно, вниманием к вопросам теории архитектуры.

Все это в совокупности дает реальную возможность достаточно точно и полно воссоздать античную теорию архитектуры.

Благодаря Витрувию, сохранившему для нас многие учения творцов древнегреческой архитектуры, воссоздаваемая античная теория архитектуры получает основной стержень, с которым органически сочетаются отрывочные свидетельства, извлекаемые из творений античных ученых, мыслителей, поэтов и художников. Связывая эти высказывания и данные с положениями «профессиональной теории архитектуры», уточняя их и раскрывая их позабытый смысл, можно установить происхождение и развитие отдельных звеньев античной теории архитектуры в связи с развитием всей античной культуры.

При этом из неисчерпаемых богатств наследия древнегреческой мысли в этой книге отобрано именно то, что может помочь понять «темный язык» Витрувия.

Пристальное изучение Витрувия и сопоставление его текстов с высказываниями мыслителей и художников Древней Греции позволяют также уяснить процесс творчества античного архитектора и его творческий метод, восстановить здание античной теории архитектуры, обломки которого представлялись Земперу настолько изуродованными и разрозненными, что ему казалось невозможным собрать из них целое.