Введение. С. О. Хан-Магомедов

ЕВРОПА
Глава І. Архитектура России. А. И. Власюк
Глава II. Архитектура Великобритании. Ю. Ю. Савицкий
Глава III. Архитектура Франции. И. В. Эрн
Глава IV. Архитектура Германии. Б. Б. Келлер
Глава V. Архитектура Австро-Венгрии. Б. Б. Келлер
Глава VI. Архитектура Скандинавских стран. А. В. Иконников
Глава VII. Архитектура Финляндии. А. В. Иконников
Глава VIII. Архитектура Бельгии. Н. Л. Крашенинникова
Глава IX. Архитектура Нидерландов. Н. Л. Крашенинникова
Глава X. Архитектура Швейцарии. Е. И. Кириченко
Глава XI. Архитектура Италии. Р. А. Кацнельсон
Глава XII. Архитектура Испании. М. Гарсиа

АМЕРИКА
Глава XIII. Архитектура США. Б. Б. Келлер. Е. К. Иванова
Глава XIV. Архитектура стран Латинской Америки. A. А. Стригалев, Г. Б. Лозинская (Аргентина, Уругвай, Чили), B. Л. Хайт (Бразилия)
Глава XV. Архитектура Канады. Е. И. Кириченко

АЗИЯ
Глава XVI. Архитектура Индии. А. А. Короцкая
Глава XVII. Архитектура Китая. Г. З Лазарев
Глава XVIII. Архитектура Японии. В. И. Локтев
Глава XIX. Архитектура стран Юго-Восточной Азии. С. С. Ожегов

АФРИКА
Глава XX. Архитектура Египта. В. Л. Воронина
Глава XXI. Архитектура Северной Африки (Алжир, Тунис и Марокко). В. Л. Воронина
Глава XXII. Архитектура Эфиопии. В. Л. Воронина
Глава XXIII. Архитектура Западной и Восточной Африки. В. Л. Воронина
Глава XXIV. Архитектура Южной Африки. В. Л. Воронина

АВСТРАЛИЯ
Глава XXV. Архитектура Австралии. З. К. Покровская

Развитие инженерно-строительной науки (исторический очерк) Е. К. Иванова

Приложения
1. Литература
2. Указатель архитектурных объектов по месту их нахождения. З. К. Покровская
3. Именной указатель З. К. Покровская

Введение (основные этапы и противоречия развития архитектуры)

В настоящем томе рассматривается архитектура всех континентов периода середины XIX — начала XX в., и главное внимание в нем уделено тем процессам в развитии мировой архитектуры, которые были связаны с капитализмом как с ведущей общественной формацией этого периода. Этим объясняется более подробный анализ и разбор архитектуры развитых капиталистических стран Европы и Америки, стремление авторов проследить влияние капиталистических отношений на архитектуру той или иной страны. Это обусловило и хронологические рамки рассмотрения архитектуры отдельных стран, и отбор материала, подвергнутого анализу.

В главах, посвященных архитектуре стран Африки, Азии и Латинской Америки, сохранивших в этот период многое еще от предшествующей капитализму формации, по мере возможности прослеживается прежде всего возникновение новых тенденций в строительстве, которые в разное время и в разной степени проявлялись в их архитектуре в процессе проникания в эти страны капиталистических отношений. Авторы столкнулись с большими трудностями при рассмотрении архитектуры многих стран Азии, Африки и Латинской Америки, строительство которых этого периода еще недостаточно изучено.

Этим объясняется неравномерность раскрытия процессов развития архитектуры в главах тома, где анализируется архитектура промышленно развитых стран Европы и Северной Америки, и в главах, посвященных архитектуре стран других континентов. Традиционная архитектура этих стран, составляющая органическую часть местного зодчества феодальной эпохи, уже рассматривалась в соответствующих главах предыдущих томов.

* * *

В истории мировой архитектуры период середины XIX — начала XX в. занимает особое место. Оценка его роли в общем процессе развития архитектуры вызывает большие споры. Одни авторы вообще склонны чуть ли не вычеркивать из истории мирового зодчества этот противоречивый период, другие рассматривают его прежде всего как время глубокого упадка архитектурного творчества, третьи видят в нем лишь подготовительный этап в формировании архитектуры XX в., некую промежуточную ступень между эпохой классицизма и временем так называемой «новой архитектуры». А между тем именно в этот период возникло и сложилось большое число новых типов зданий, началось внедрение в строительство новой техники, резко изменились роль города и пути его развития и т. д. Показательно и само количество построенных за этот период сооружений. Так, к концу его застройка многих городов в промышленно развитых странах, пожалуй, больше чем наполовину состояла из зданий, возведенных в середине XIX — начале XX вв.

Все это заставляет с большим вниманием отнестись к анализу архитектуры середины XIX — начала XX вв. и постараться выявить взаимозависимость между процессами развития капиталистического общества и архитектуры. Такой анализ позволит вскрыть ряд важных закономерностей и в новом свете увидеть роль отдельных этапов в развитии архитектуры этого периода и его многочисленных архитектурных направлений (эклектика и стилизация, модерн, национальный романтизм, рационалистические течения и др.).

Развитие мировой архитектуры периода середины XIX — начала XX вв. относится к той исторической эпохе, когда борьба между буржуазией и феодализмом в развитых странах завершилась в основном победой буржуазии. В первые десятилетия XX в. капитализм вступил в эпоху своего общего кризиса, и ему был нанесен смертельный удар — произошла Великая Октябрьская социалистическая революция. Однако с середины XIX по начало XX в. тогда еще новая общественно-экономическая формация (промышленный капитализм) развивалась по восходящей линии, хотя в ней уже четко проявились присущие капиталистическому способу производства непримиримые противоречия.

Первый этап в развитии архитектуры середины XIX — начала XX вв. можно считать переходным от классицизма к наиболее характерной (для рассматриваемого в настоящем томе периода) архитектуре модерна, а завершающий этап рассматриваемого периода — переходным от модерна к новой архитектуре.

К началу этого первого этапа (40—60-е годы) в развивавшемся еще по восходящей линии капиталистическом обществе уже в полной мере стали обнаруживаться присущие ему противоречия, в том числе и связанные с архитектурой (противоречия между городом и деревней, между окраинами и центрами городов, обострение жилищного вопроса и т. д.). К этому времени на Западе в основном уже завершилась борьба буржуазии с феодальными силами и выявился антагонизм между пролетариатом и буржуазией, сложились исторические условия для создания К- Марксом и Ф. Энгельсом научного социализма.

Новые быстро развивающиеся производительные силы и капиталистические производственные отношения оказывали все большее влияние на строительство и прежде всего промышленных и инженерных сооружений, торговых зданий и доходных домов. В целом натиск нового в строительстве смял различные оттенки классицизма (и ампира); в архитектуру широким потоком хлынула эклектика. В то же время буржуазия как господствующий класс отнюдь не спешила с самоопределением в области архитектуры, копируя как в государственных, так и в частных постройках формы наиболее репрезентативных построек предшествующего периода. В этих зданиях, предназначенных как для личного пользования буржуазии (особняки), так и оформлявших различные институты буржуазной демократии (парламенты, суды, муниципалитеты и т. д.), с наибольшей силой проявилось стремление к консервации принципов классицизма, в то время как в коммерческом строительстве господствовала в основном стихия эклектики и стилизации.

Анализ архитектуры 40—60-х годов XIX в. с очевидностью выявляет, что буржуазия в это время еще не выработала своих собственных средств идеологического воздействия на массы и широко использовала уже испытанные архитектурные приемы прошлого. В эти годы архитектура капитализма в целом переживала процесс своего становления — была на переходном этапе от классицизма к эклектике и модерну последней трети XIX в. На стилевую направленность архитектуры 40—60-х годов все еще значительно влияли вкусы и потребности аристократии, которой стремились подражать буржуа.

Особенно важное значение для правильной оценки архитектуры рассматриваемого периода имеют 70—90-е годы. В эти годы капитализм развивался сравнительно спокойно, втягивая в свою сферу все новые громадные территории различных континентов. В начале этого тридцатилетия в наиболее развитых странах завершился длительный процесс буржуазно-демократических преобразований; в конце же его, когда капитализм вступил в свою империалистическую стадию, его развитие стало сопровождаться резким обострением классовых противоречий.

Объем мирового промышленного производства в это время вырос более чем в три раза, при этом наибольшие темпы роста наблюдались в десятилетие с 1880 по 1890 г., когда промышленное производство увеличилось на 68%.

Капитализм Европы и Америки последней четверти XIX в. представлялся обывателю образцом упорядоченности. Буржуазные правительства и предприниматели были оптимистически настроены, правящие классы процветали, а само капиталистическое общество и установленный порядок казались незыблемыми.

Рационалистические идеи XIX в. и научно-технические достижения создавали в так называемом «обществе» атмосферу самодовольства; казалось, что человечество живет в условиях высших достижений машинной цивилизации. В естественных науках также, казалось, был достигнут предел проникновения в тайны природы. Основные законы механики уже были открыты и успешно использовались в промышленности, а физика элементарных частиц еще не поставила ученых перед новыми тайнами строения материи.

В последние десятилетия XIX в. буржуазия ощущала полную уверенность в завтрашнем дне, считая свое безраздельное господство на планете прочно и надолго установленным. Такой уверенности в своем настоящем и будущем капиталистическое общество в целом больше уже никогда не испытывало. В атмосфере официальной общественной жизни капиталистических стран Европы и Америки «буржуазность» господствовала почти безраздельно и была выражена более откровенно и неприкрыто, чем в другие стадии развития капитализма.

Это наглядно проявилось в искусстве и архитектуре. Буржуазия на волне быстрого экономического подъема все решительнее и откровеннее ставила на службу своим личным потребностям материальные и художественные возможности архитектуры. Старые господствующие классы в наиболее развитых в промышленном отношении странах уже не оказывали значительного влияния на архитектуру. Потребности пролетариата, который только готовился к будущим решающим социальным битвам, буржуазия еще могла позволить себе почти не принимать во внимание. На этом этапе развития архитектуры в типах возводимых зданий и их стилевой характеристике с наибольшей полнотой отразились прежде всего потребности, интересы и вкусы самой буржуазии, ее безграничная вера во власть денег и полная уверенность в незыблемости установленного порядка вещей. Это нашло свое выражение и в стилистическом характере архитектуры этих лет.

Именно на последнюю четверть XIX в. падает расцвет той архитектуры, которую с большим основанием можно назвать собственно капиталистической, так как в эти годы архитектура в целом в промышленно развитых странах, пожалуй, в наибольшей степени испытывала влияние потребностей буржуазии как класса.

На последнее десятилетие XIX в. падают интенсивные поиски нового стиля, которые наиболее ярко проявились в европейском модерне.

Буржуазия уже не считала необходимым рядиться в чужое одеяние — ей хотелось иметь свой собственный стиль, который в эти годы, вопреки всему предыдущему опыту мировой истории архитектуры, не сам вырастал и формировался в процессе творческих поисков, а создавался искусственно, именно как «стиль» со всеми внешними атрибутами, характерными, по мнению его создателей, для настоящего стиля.

В начале XX в. резко обострились противоречия капитализма. Капиталистическое общество было чревато социальной революцией. В. И. Ленин писал, что «Это обострение противоречий является самой могучей двигательной силой переходного исторического периода, который начался со времени окончательной победы всемирного финансового капитала» [В.И. Ленин. Полн. собр. соч., изд. 5, т.27, стр. 422.]. Кончился «мирный период» развития капитализма, революция 1905 г. в России была первой народной революцией эпохи империализма, началась эпоха буржуазных революций на Востоке (Иран, Турция, Китай). Завершается этот период Великой Октябрьской социалистической революцией в России.

Резко обострились противоречия между капиталистическими странами. К началу XX в. мир уже был в основном поделен между колониальными державами. Неравномерность экономического развития капиталистических стран, усилившаяся в эти годы, разжигала аппетиты буржуазии «молодых» быстро развивавшихся капиталистических стран, превратившихся в крупных империалистических хищников, заинтересованных в новом переделе сфер влияния.

Вместе с тем начало XX в. было временем значительного научного, технического и экономического прогресса. Изучение радиоактивности (открытой супругами П. и М. Кюри), разработка квантовой теории (М. Планк) и теории относительности (А. Эйнштейн) и другие научные достижения показали, что наука о природе не только не достигла своей вершины, а лишь подошла к порогу, за которым начинались новые крупнейшие научные открытия, приведшие впоследствии к научно-технической революции и превратившие науку в производительную силу общества.

Наряду с паровыми двигателями все более широкое распространение получали двигатели внутреннего сгорания и электромоторы. Стремительно росла сеть железнодорожного транспорта, обслуживавшая потребности мирового капиталистического рынка.

Быстро развивалась экономика капиталистических стран, причем темпы роста мирового капиталистического промышленного производства в мирное время в первой половине XX в. были именно в эти годы самыми быстрыми. Промышленное производство увеличивалось в 1901—1913 гг. в среднем на 5% в год, а по объему это был рекордный прирост выпуска продукции.

В.И. Ленин писал об этом этапе: «В целом капитализм неизмеримо быстрее, чем прежде, растет...» [В.И. Ленин. Полн. собр. соч., изд. 5, т. 27, стр. 422.]

Быстро росли прибыли капиталистов, увеличивалось промышленное производство, каждый год приносил новые научные открытия, но капиталистическое общество уже потеряло свою былую устойчивость. Экономический расцвет этих лет был одновременно и началом заката когда-то казавшейся вечной общественно-экономической формации. Все более обострялась борьба между пролетариатом и буржуазией. Потребности быстро растущего рабочего класса оказывали все большее влияние на массовое строительство в городах.

Буржуазия уже не могла игнорировать эти потребности, она не чувствовала себя таким правящим классом, который может не считаться с интересами других социальных слоев. Буржуазия искала путей влияния на рабочий класс. Ее главной опорой в рабочем классе стал пришедший на смену потерпевшему крах буржуазному либерализму оппортунизм, социальной базой которого являлась подкармливаемая империалистами за счет сверхприбылей рабочая аристократия и пополнявшая ряды рабочего класса мелкая буржуазия, разоренная монополистическим капиталом.

В архитектуре это нашло отражение в расширении жилищного строительства для рабочих. Интенсивность его в разных странах зависела и зависит от организованности и революционной активности пролетариата этих стран.

Серьезные изменения произошли и в области стилевой Направленности архитектуры. В прошлом, стремясь выступать от имени всего народа в борьбе с феодализмом, буржуазия была склонна подчеркивать демократизм буржуазного государства и во внешней форме государственных зданий охотнее всего копировала образцы античности, а в модерне подчеркивала свой космополитизм. В новых условиях она, считая более действенным средством идеологического влияния на массы националистические лозунги, выдавала свои узкоклассовые интересы (в обострившейся борьбе за рынки сбыта) за интересы всей нации. На смену общеевропейскому модерну пришли различные варианты так называемых национально романтических направлений, в которых в сложном сочетании переплетались реакционные шовинистические и националистические устремления правящих кругов с национально-патриотическими идеями прогрессивных деятелей.

Разумеется, все вышеизложенное — это в значительной степени условная схема, иллюстрирующая лишь некоторые стороны взаимосвязи процессов развития в рассматриваемый период капиталистического общества и архитектуры. В жизни все это обстояло гораздо сложнее. Конкретные исторические условия развития той или иной страны приводили к неповторимым, характерным лишь для данной страны сочетаниям различных факторов, что придавало свои специфические черты архитектуре отдельной страны.

* * *

Становление и утверждение архитектуры капиталистического общества заняло значительный по времени период в развитии мировой архитектуры. При этом новые социально-экономические условия и машинное производство привели к качественным изменениям архитектуры.

Развитие производства при капитализме, достижения науки и техники, накопление национального богатства, повышение материальных и культурных потребностей объективно являлись в целом достижениями человечества (и прежде всего создавших эти материальные и культурные ценности трудящихся масс). Однако, хотя ускорение темпов развития производительных сил было связано с капиталистической системой, капитализм, вызвав к жизни огромные материальные силы, оказался не в состоянии справиться с ними. Это наглядно проявилось в архитектуре рассматриваемого периода, хотя значительная часть его приходилась на время, когда капитализм еще развивался по восходящей линии.

Уже в середине XIX в. проявились в полной мере важнейшие противоречия архитектуры капиталистических стран, которые свидетельствуют о том, что в условиях капитализма зародились и получили развитие такие потребности общества, удовлетворение которых наталкивалось на непреодолимые препятствия. И хотя во многих случаях необходимые для удовлетворения этих потребностей технико-экономические средства и профессиональные приемы созрели уже в самом капиталистическом обществе, разрешить эти противоречия мешали общественно-политическая система и прежде всего сам экономический строй, классовые интересы буржуазии.

К наиболее важным противоречиям, связанным с архитектурой капиталистических стран рассматриваемого периода, относятся:

отрицательное влияние на строительство и архитектуру частной собственности, погоня за прибылью и рентой;
кризис капиталистического города, связанный прежде всего с частной собственностью на землю и земельной рентой;
жилищный вопрос, отражающий характерную для капиталистического общества систему распределения материальных благ;
невозможность во всей полноте использовать в строительстве научно-технические достижения, что связано с одним из существенных противоречий капиталистического общества — между рациональной организацией производства на отдельных предприятиях и анархией производства в целом;
нарушение художественных закономерностей развития архитектуры в результате влияния эклектики, рекламы и моды.

Перечисленные противоречия рассматриваются ниже.

* * *

Важнейшее значение для архитектуры середины XIX — начала XX вв. имело изменение соотношения между городским и сельским населением. Характерное для машинного периода развития капитализма завершение процесса отделения промышленности от земледелия углубило противоположность между городом и деревней. Вызванное капиталистическим способом производства убыстрение (по сравнению с феодальным обществом) темпов развития производительных сил сопровождалось бурным ростом городов. При этом основным градообразующим фактором стала промышленность, что существенно повлияло на планировочную структуру городов, характер их развития, социальный состав городского населения, а следовательно, на типы зданий и их размещение на территории города.

Особенно быстро росли крупные города — центры промышленности и культуры. Например, в течение XIX в. число городов с населением свыше 100 тыс. человек увеличилось в 7 раз.

Быстрый рост городов привел к стихийной бессистемной их застройке, почти повсеместно падает регулирующая роль городских властей, характер застройки городов все больше определяется законами капиталистического рынка. Повышение цен на земельные участки в центральных районах городов привело к росту плотности застройки, появились непроветриваемые дворы-колодцы, значительно сократились зеленые насаждения, выросли трущобные районы. Все это резко ухудшило санитарно-гигиеническое состояние городов.

Анализируя влияние капиталистического производства на рост городов, К. Маркс писал в 1-м томе «Капитала»: «...чем обширнее централизация средств производства, тем больше соответствующее скопление рабочих на одной и той же площади, и..., следовательно, чем быстрее капиталистическое накопление, тем хуже состояние жилищ рабочих. Сопровождающие прогресс богатства, «усовершенствования» ... городов посредством сноса плохо застроенных кварталов, путем возведения дворцов для банков и универсальных магазинов и т. д., посредством проложения улиц для деловых сношений и для роскошных экипажей, проведения городских железных дорог и т. д. быстро вытесняют бедноту все в худшие и худшие, все в более переполненные трущобы. С другой стороны, всякому известно, что дороговизна жилых помещений обратно пропорциональна их качеству и что рудники нищеты эксплуатируются строителями-спекулянтами с большей прибылью и меньшими издержками, чем эксплуатировались когда бы то ни было серебряные рудники Потози» [К. Маркс. Капитал, т. 1, гл. 23, М., 1953, стр. 663.].

Попытки коренных градостроительных преобразований натолкнулись уже в XIX в. на непреодолимые препятствия — частную собственность на землю и отсутствие планового начала в капиталистическом обществе.

Сложившаяся в прошлом (в частности, в условиях абсолютной монархии) система регулирования городской застройки, позволявшая, например в XVIII — начале XIX вв. строить и реконструировать отдельные города по единому генеральному плану, не рассчитанная на новые социально-экономические условия, практически распалась. Городская застройка почти полностью вышла из-под контроля местных властей. Главным регулирующим фактором стала земельная рента. Лишь в конце XIX — начале XX в. начало складываться новое градостроительное законодательство, однако регулирующая роль государственных и местных властей оставалась минимальной.

В XIX в. попытки «модернизировать» стихийно развивавшиеся промышленные города, как правило, преследовали цель создания новых транспортных магистралей или уничтожения отдельных трущобных районов, угрожавших эпидемиями или пожарами близко расположенным к ним аристократическим кварталам.

Таким образом, в рассматриваемый период города развивались, следуя прежде всего экономическим законам капиталистического общества, которые проявились в градостроительстве XIX в. непосредственно и открыто. Противоречия еще не были замаскированы тщательно разработанным городским законодательством, появившимся в развитом виде лишь в XX в.

Первым, с чего начинались крупные градостроительные работы периода капитализма, было создание в столичных городах парадных ансамблей и магистралей, что не решало проблемы коренной реконструкции и оздоровления города в целом. Такие работы, как создание в Вене кольцевой магистрали Ринга в 1857 г. и пробивка в Париже парадных магистралей при префекте Османе в 1860—1870 гг., явились примером для подражания при реконструкции центральных районов ряда крупных городов Европы.

Оценивая османскую реконструкцию Парижа, Ф. Энгельс писал: «Под «Османом» я разумею здесь не только специфически бонапартистскую манеру парижского Османа прорезать длинные, прямые и широкие улицы сквозь тесно застроенные рабочие кварталы, обрамляя эти улицы по обеим сторонам большими роскошными зданиями; ...наряду со стратегической целью — затруднить баррикадную борьбу, образовать зависящий от правительства специфически бонапартистский строительный пролетариат, а также превратить Париж в город роскоши по преимуществу. Я разумею под «Османом» ставшую общепринятой практику прорезывания рабочих кварталов, в особенности расположенных в центре наших крупных городов, что бы ни служило для того поводом: общественная ли санитария или украшение, спрос ли на крупные торговые помещения в центре города или потребности сообщения, вроде прокладки железных дорог, улиц и т. п. Результат везде один и тот же, как бы ни были различны поводы: безобразнейшие переулки и закоулки исчезают при огромном самохвальстве буржуазии по поводу этого чрезвычайного успеха, но... они тотчас же возникают где-либо в другом месте, часто даже в непосредственной близости» [К. Маркс. Капитал, т. 1, гл. 23, М., 1953, стр. 663]. Созданные по плану Османа парадные магистрали Парижа действительно соседствовали с плотно застроенными и заселенными беднейшими слоями трудящихся трущобными районами.

Если в европейских странах при реконструкции старых городов противоречия, свойственные капиталистическому градостроительству, оказывались переплетенными с задачами и трудностями приспособления сложившейся еще в середине века планировочной структуры к новым потребностям, то в США и в колониях с господствующим европейским населением все эти противоречия проявились более открыто. Примитивность архитектурно-планировочного мышления и чисто деляческий подход привели к тому, чтобы вновь создаваемые здесь города получали обязательную прямоугольную схему плана вне зависимости от конкретных природных и иных условий. Так строились в США Нью-Йорк и Чикаго, в Канаде Виннипег, Ванкувер и др., в Южной Африке — Претория, Дурбан, Иоганесбург, в Австралии — Сидней и Мельбурн. По существу прямоугольная сетка часто была единственной регулирующей мерой при строительстве городов в XIX в. Города расширялись путем механического добавления прямоугольных кварталов, внутри которых (и в старых, и в новых) застройка обычно никак не регулировалась: ни по плотности, ни по этажности, ни по функциональному назначению зданий. Уличная сеть городов имела огромное количество равнозначных перекрестков, что создавало неудобства уже в конце XIX — начале XX в., когда начало развиваться автомобильное движение.

Кризис капиталистического города и углубление социальных контрастов в его застройке вызывали тревогу за будущее города как типа расселения. Многовековое развитие городов — центров цивилизации — в XIX в. столкнулось с такими значительными трудностями, что выход из них казался невозможным — многие даже стали считать необходимым ликвидацию крупных городов.

Быстрый рост городского населения, внедрение промышленности в город, появление новых видов городского транспорта — эти и многие другие факторы резко изменили темп и условия жизни в городе. В конечном счете все это было вызвано развитием производительных сил и научно-техническим прогрессом, которые создавали новые возможности для повышения уровня благоустройства города в целом и отдельного жилища. Однако в конкретно исторических условиях XIX в., когда города захлестнула частнособственническая стихия, отрицательные последствия влияния развития техники на условия жизни в городе явно преобладали над положительными. Причем с развитием производства ухудшение санитарии и гигиены в крупных промышленных городах заставило бежать состоятельную часть населения в пригородную зону.

Реальные процессы развития крупных городов заставляли думать, что с ростом промышленности этот тип поселения постепенно утрачивает все свои прежние преимущества, а все усиливавшийся процесс переселения состоятельных горожан в пригородную зеленую зону, казалось, подсказывал и возможный выход из кризиса капиталистического города.

В таких конкретных условиях зарождалась и развивалась в XIX в. градостроительная наука. Первые градостроительные теории и проекты были попытками решить проблему города с учетом того положения, которое сложилось к концу XIX в. Но в них учитывались не глубинные процессы и социально-экономические причины, связанные с кризисом капиталистического города, а то, что лежало на поверхности этого сложного явления. Поэтому кризис города связывали, как правило, лишь с величиной городов.

В появившихся в конце XIX — начале XX в. предложениях о реформе городской структуры в качестве основного типа поселения принимался небольшой город на 30—50 тыс. человек. Такая величина города обосновывалась целым рядом аргументов. Считалось, что подобный город, позволяя всем слоям населения найти себе подходящее общество, в то же время не обезличит человека, как это происходит в крупном городе, что размеры территории сделают одинаково доступными его жителям как район общественного центра, так и пригородную зеленую зону и т. д.

Первые градостроительные предложения о создании небольших городов фактически были попыткой ввести в регулируемые градостроительные рамки процесс создания пригородных поселков, населенных состоятельными горожанами. Новые малые города мыслились как города-спутники существующих крупных городов.

Один из первых проектов такого небольшого «пригородного» города на 30 тыс. жителей был создан в 1882 г. испанским архитектором Сориа-и-Мата. Предполагалось построить вдоль магистрали город-линию, соединяющую два небольших существующих города.

Известный английский социолог Э. Говард (конец XIX в.) выдвинул идею «идеального» города-сада. В основе ее лежало стремление разрешить социальные противоречия. Город-сад должен был сочетать преимущество города и деревни и быть свободным от их недостатков. Это, по мнению Говарда, можно было сделать, ограничив численность населения города 32 тыс. жителей.

Как и линеарный город Сориа-и-Мата, город-сад Говарда (хотя он и должен был иметь собственную промышленность) рассматривался в качестве спутника крупного города, в зоне обслуживания которого он размещался. Группа городов-садов должна была состоять из центрального города (на 58 тыс. человек) и окружающих его нескольких «типовых» городов-садов (на 32 тыс. жителей каждый).

Созданный в самом начале XX в. французским архитектором Т. Гарнье проект промышленного города был следующим этапом развития градостроительной концепции малого города. Он уже задуман как вполне самостоятельный город с 35 тыс. населения, в котором последовательно проведено функциональное зонирование территории и уделено большое внимание проблемам жилья, транспорта, гигиены, обучения и т. д.

Градостроительная теория, ориентированная на разработку типа малого города (несмотря на ряд попыток претворить эти идеи на практике), естественно, не могла оказать и не оказала существенного влияния на процесс формирования и развития крупных городов. Они не только продолжали расти, но их рост значительно обгонял увеличение городского населения в целом. Этим во многом объясняется, что в начале XX в. архитекторы начали искать решение проблемы города уже с учетом продолжающегося интенсивного процесса урбанизации. Так, с оригинальной градостроительной концепцией выступил в проекте реконструкции Гельсингфорса (Хельсинки) финский архитектор Элиел Сааринен. Он предложил застроить окраины этого города, создав полуавтономные жилые районы, окруженные зелеными массивами, но хорошо связанные с центром. Сааринен фактически предлагал объединить в единый организм урбанизированный центральный район крупного города и его предместья, трактованные как города-сады.

Еще дальше по пути признания закономерности все ускорявшихся процессов урбанизации, изменения ритма и темпа жизни крупного города и влияния на его планировочную структуру и застройку технического прогресса пошел итальянский архитектор А. Сант’Элиа. В своем проекте нового города («Города будущего») он предложил вертикальное зонирование городского движения (в выемках — железная дорога, выше — автомобильный транспорт, а над ним — пешеходное движение) и относительно плотную застройку многоэтажными зданиями с террасами в разных уровнях, которые должны были вернуть человеку площадь города, занятую под застройку и транспорт.

Эти идеи способствовали становлению градостроительной науки, но почти не отразились на практике, как и многие другие интересные сами по себе предложения, которые всегда наталкивались на непреодолимые преграды, выдвигаемые капиталистической системой.

* * *

Одной из наиболее острых социальных проблем архитектуры рассматриваемого периода являлся жилищный вопрос. Жилищная нужда, существовавшая во всех классовых обществах, приобрела при капитализме особую форму. Если основная масса трудящихся в феодальном обществе имела свое собственное жилище (крестьяне и ремесленники), то порожденный капитализмом новый класс трудящихся — пролетариат — был лишен собственного дома. Вызванный развитием промышленности и разорением мелкого крестьянства быстрый численный рост городского пролетариата небывало повысил спрос на жилище. Выросла стоимость жилой площади, внаем сдавались и такие, как правило, не использовавшиеся раньше под жилье помещения, как чердаки, подвалы, сараи, кладовые и т. д. Промышленные города обросли трущобными районами, возникли плотно застроенные кварталы с дворами-колодцами, вблизи фабрик и заводов сооружались рабочие казармы.

Вот, что писал В. И. Ленин об условиях жизни трудящихся в капиталистических городах: ...«бросьте взгляд на все современное капиталистическое общество, на крупные города,... Вы увидите, как десятки и сотни тысяч рабочих осуждены... на жизнь в подвалах... Вы увидите, как бешено растут цены на землю в городах и как эксплуатируется рабочий не только фабрикантами и заводчиками, но также и домовладельцами, которые, как известно, наживаются гораздо больше на квартирах, каморках, углах и трущобах, населенных рабочими, чем на богатых квартирах» [В.И. Ленин. Полн: собр. соч., изд. 5, т. 15, стр. 158—159.].

Анализ архитектуры и градостроительства рассматриваемого периода показывает, что капитализм начал с резкого ухудшения жилищных условий основной массы трудящихся (даже по сравнению с феодальным обществом). Последующее относительное улучшение жилищных условий рабочих в промышленно развитых странах было вызвано главным образом борьбой рабочих за свои права.
Особенно наглядно ухудшение жилищных условий трудящихся на ранних этапах капитализма можно продемонстрировать на примере Англии, первой вступившей на путь промышленного развития. В своей книге «Положение рабочего класса в Англии», вышедшей в 1845 г., Ф. Энгельс дал яркую картину ужасающих условий жизни трудящихся в английских промышленных городах. «Каждый большой город, — писал он, — имеет свои густо заселенные рабочим классом трущобы, расположенные в одном или нескольких районах. Правда, часто нищета ютится в тесных закоулках в непосредственной близости от дворцов богачей, но обычно ей отведен совершенно отдельный участок, в котором, вдали от глаз более счастливых классов, она должна сама перебиваться, как умеет. Эти трущобы во всех городах Англии в общем одинаковы; это самые отвратительные дома в самой скверной части города... Улицы здесь обычно немощеные, грязные, с ухабами, покрыты растительными и животными отбросами, без водостоков и сточных канав, но зато со стоячими зловонными лужами».

И далее, описывая лондонские трущобы Сент-Джайлс, Энгельс пишет: «Это — беспорядочное нагромождение высоких трех-четырехэтажных домов, с узкими, кривыми и грязными улицами... Дома, от подвала до самой крыши битком набитые жильцами, настолько грязны снаружи и внутри, что ни один человек, казалось бы, не согласится в них жить. Но все это ничто в сравнении с жилищами, расположенными в тесных дворах и переулках между улицами, куда можно попасть через крытые проходы между домами и где грязь и ветхость не поддаются описанию... Здесь живут беднейшие из бедных, наиболее низко оплачиваемые рабочие...» [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2, т. 2, стр. 266—267.]

В конце XVIII — начале XIX в. практически не велось специального строительства рабочих жилищ. Все возраставший численно пролетариат заселял в промышленных городах наиболее неблагоустроенные районы, пришедшие в ветхость доходные жилые дома, ютился в ночлежках, на чердаках и в подвалах.

В середине XIX в. строительство рабочего жилища различалось в зависимости от того, где и кем оно строилось. Одно дело, когда рабочее жилище строилось в городе, — здесь в качестве заказчиков выступали акционерные общества или частные домовладельцы, заинтересованные в получении прибыли на вложенный в строительство капитал. Поэтому в таких домах квартирная плата была, как правило, высокой. И совсем другое дело, когда рабочие жилища строились при создававшихся в стороне от городов новых промышленных предприятиях. В этом случае владельцы предприятий, заинтересованные в закреплении рабочих, рассматривали строительство жилого поселка не как вложение капитала в самостоятельное дело, а как часть затрат на промышленное предприятие в делом. Поэтому фабрикант мог предоставить рабочим жилье за относительно небольшую плату, что создавало видимость благотворительности, привязывало рабочих к производству, ставило их в зависимость от предпринимателя, который с лихвой окупал эту свою чисто показную «благотворительность» нещадной эксплуатацией рабочих на производстве.

Несмотря на то что строительство рабочих жилищ было превращено в капиталистическом обществе в дополнительное средство эксплуатации трудящихся и в источник получения доходов, сам тип рабочего жилища постепенно оказывал все большее влияние на развитие архитектуры рассматриваемого периода.

Уже в середине XIX в. определились два основных типа рабочего жилища — небольшой индивидуальный дом в фабричных поселках и многоквартирный дом в городе, где стоимость земельных участков делала нерентабельным строительство жилищ для рабочих в виде индивидуальных домов.

Постепенно в связи с разработкой типа дешевого жилого дома, повышением общего материального уровня жизни рабочих в результате их борьбы за свои права рабочее жилищное строительство получало в капиталистических странах все большее развитие. Были созданы общества по строительству дешевых жилищ, в массовое жилищное строительство устремился частный капитал, в строительстве начали участвовать сами рабочие, создавая жилищные кооперативы.

В 1889 г. в Париже состоялся Первый международный конгресс, посвященный дешевому жилищу. Такое внимание к жилищному строительству для рабочих во многом было связано с обострением жилищного кризиса и усилением борьбы рабочих за свои права. В капиталистических странах появились законы о строительстве рабочих жилищ, причем в них при регламентации многих сторон (благоустройство, условия предоставления ссуды и т. д.), однако, не затрагивались вопросы доходности — основы капиталистического общества.

В целом строительство домов для рабочих по мере роста численности рабочего класса становилось все более важной областью архитектуры XIX — начала XX в.

При всех сложностях и противоречиях развития рабочего жилищного строительства в рассматриваемый период можно говорить о его главной социальной тенденции. В первой половине XIX в. на рабочее жилище во многом оказывали влияние потребности мелкобуржуазных слоев. Эти потребности и в дальнейшем значительно влияли на рабочее жилище капиталистических стран, отвечая запросам рабочей аристократии, профсоюзной бюрократии и т. д. Однако по мере усиления борьбы рабочих за свои интересы в рабочем жилище постепенно все большее отражение получали потребности и самого пролетариата — передового класса капиталистического общества, причем эти потребности представляли во многом уже общенародные интересы. Это перерастание значения типа рабочего дома за рамки обслуживаемого им класса проявилось к концу рассматриваемого периода и выразилось, в частности, в том влиянии, которое оказал впоследствии тип многоквартирного рабочего жилища на городской (в том числе доходный) жилой дом, а рабочие поселки и кварталы — на городской жилой комплекс.

В отличие от старых городских районов, населенных ремесленниками, буржуазией или аристократией, где была ярко выражена индивидуалистическая сущность их экономических интересов и идеологии, рабочие кварталы представляли собой новые городские образования, населенные трудящимися одного социального положения, условия работы которых порождают и в быту новые для классового общества коллективистские навыки. Это позволило, с одной стороны, подчеркивать не различие, а общность типа жилища (что привело впоследствии к распространению типовой квартиры), а с другой — давало возможность по-новому организовать коммунально-бытовое обслуживание жителей этих районов, т. е. привело к зарождению единого жилого комплекса с зачатками сети коммунально-бытового обслуживания.

Влияние многоквартирного рабочего жилища на застройку городов сказалось прежде всего на таком наиболее распространенном типе городского жилого дома XIX в., как доходный дом. Этот тип дома являлся одним из самых характерных и неотъемлемых элементов архитектуры капиталистических стран XIX — начала XX в. В нем, как в зеркале, отразились многие черты, свойственные именно капиталистической архитектуре: коммерческий подход к использованию городской территории, деление квартир в зависимости от состоятельности жильцов, превращение внешнего облика дома в своеобразную рекламу и т. д.

В доходном доме, пожалуй, больше, чем в каком-либо другом сооружении, проявились черты, связанные с превращением здания в товар, в объект купли и продажи, в источник прибыли, в недвижимое имущество, используемое не самим владельцем, а сдаваемое внаем с целью извлечения дохода. Причем в ходе развития капиталистического общества влияние этого фактора на архитектуру доходного дома было неодинаковым. Социальный состав потребителей сдаваемого внаем жилища, конкуренция в этой области строительства, а также характер требований самих потребителей к достоинствам жилища существенно влияли на архитектуру жилого дома.

В отличие от феодализма, где положение человека в обществе определялось прежде всего его принадлежностью к тому или иному сословию, при капитализме место человека на социальной иерархической лестнице зависит главным образом от его имущественного положения. Место дворянских и иных титулов постепенно заняли чисто внешние престижные атрибуты степени материального благосостояния человека, которые играли особенно большую роль в среде буржуазии и обслуживающей ее прослойке служащих и чиновной интеллигенции. Роль одного из таких престижных атрибутов в XIX в. выполняло доходное жилище. Само месторасположение дома в том или ином районе города, его внешний облик, этаж (где расположена квартира), ориентация жилых помещений (на улицу или во двор) — все это уже само по себе, вне зависимости от чисто потребительских качеств жилища, играло большую роль при определении квартирной платы, причем чисто внешние престижные достоинства жилища часто играли не меньшую, если не большую роль в степени его доходности для владельца. Все это не могло не влиять на архитектуру доходных домов: их планировку, отделку интерьеров и фасадов. Большое значение придавалось внешней представительности уличного фасада, парадного входа и лестницы.

К концу XIX и особенно в начале XX в. в связи с постепенным расширением социальной базы жителей доходных домов за счет средних служащих, высокооплачиваемых рабочих и технической интеллигенции все большую роль в общей оценке массового городского жилища начали играть его технические и потребительские качества.

Чем более широкой становилась социальная база жителей доходных домов (к концу рассматриваемого периода она в ряде стран включала уже и среднеоплачиваемые слои рабочих), тем относительно меньшую роль в общей оценке качества жилища играли престижные соображения. В этих условиях главными источниками повышения доходности жилого дома становились: максимальное снижение стоимости его строительства, рациональное использование его кубатуры и повышение потребительских качеств квартиры (уровень благоустройства, ориентация, звукоизоляция и т. д.). С одной стороны, это привело к повышенному вниманию к стандартизации и механизации строительства (проект «Дома Ино» Ле Корбюзье, предложение Гропиуса о выпуске стандартных элементов сборных домов). С другой стороны, это вызвало повышенный интерес к научному изучению бытовых потребностей массового потребителя, что впоследствии повлияло на развертывание исследований физиологических потребностей человека, его габаритов, графика движения в квартире, условий протекания бытовых процессов и т. д. Эта работа по рационализации и стандартизации массового жилища в рассматриваемый период только лишь начиналась и развернулась уже в 20-е годы XX в., когда потребности рабочего класса оказали значительное влияние на формирование массового типа жилого дома и жилого комплекса.

Жилищный вопрос был одним из наиболее острых в строительстве рассматриваемого периода (середина XIX — начало XX в.). Ф. Энгельс в своей работе «К жилищному вопросу» писал, что в капиталистическом обществе жилищный вопрос «решается совершенно так же, как всякий другой общественный вопрос: постепенным экономическим выравниванием спроса и предложения, а это такое решение, которое постоянно само порождает вопрос заново, т. е. не дает никакого решения» [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2, т. 18, стр. 221.].

Разумеется, в капиталистическом обществе жилищный вопрос существовал прежде всего в отношении трудящихся. Однако произошли изменения и в жилище господствующих классов. Если в первое время своего господства крупная и средняя буржуазия заимствовали тип жилья у феодалов, то в рассматриваемый период постепенно выработался новый тип индивидуального жилища — особняк буржуа. В отличие от усадьбы или замка феодала, которые, как правило, обслуживали не только личную, но и общественную сторону жизни хозяев, особняк капиталиста стал выполнять в большей мере функции обособленного жилища.

В буржуазных особняках главное внимание уделялось созданию бытового комфорта с учетом индивидуальных потребностей членов конкретной семьи. Англия, страна, в которой капитализм победил раньше, чем в других странах, и которая была в XIX в. промышленной мастерской мира, извлекавшей значительные материальные выгоды из своего почти монопольного положения на мировом рынке промышленных товаров, не случайно стала одним из центров формирования индивидуального буржуазного особняка. Относительно высокий уровень жизни в этой стране, появление здесь раньше, чем в других странах, рабочей аристократии, а также традиции в жилищном строительстве способствовали широкому распространению в ней такого типа жилого дома, как индивидуальный коттедж.

Английский жилой дом оказал в конце XIX — начале XX вв. значительное влияние на жилищное строительство в других странах. Тщательный учет потребностей определенной семьи, учет конкретных природно-климатических условий и местоположения дома, выявление используемых строительных материалов — все это характеризовало работу таких архитекторов, как Уэбб, Шоу и Войси, а также их многочисленных последователей. Принципиальная ставка на индивидуальный жилой дом отражена в созданных в этот период «домах прерий» Ф. Л. Райтом (США).

При всех противоречиях и сложностях жилищного строительства в XIX в. и особенно в начале XX в. в нем уже были разработаны многие приемы проектирования и строительства жилищ, развитые в последующем.

Стандартные сборные деревянные дома в Канаде, США и т. д. показали большие возможности использования принципа промышленного производства жилищ; рабочие дома в Европе дали конкретные примеры рационального учета целого ряда общих бытовых потребностей; английские коттеджи выявили диапазон различных потребностей отдельных семей; доходные дома продемонстрировали возможности создания современного комфорта в многоквартирном доме. К концу .рассматриваемого периода архитекторы, пользуясь всем арсеналом накопленных архитектурно-строительных средств и приемов, вплотную подошли к созданию современных типов городского жилого дома, которые сложились уже к 20— 30-м годам нашего века.

* * *

Архитектура как сложное общественное явление всегда была связана с производством, экономическим базисом и идеологической надстройкой, однако в эпоху капитализма характер этих связей существенно изменился.

Например, производство именно в эпоху капитализма стало оказывать большое влияние на развитие различных областей архитектуры, а новая техника превратилась в один из основных стилеобразующих факторов. Конечно, производственные и инженерные сооружения всегда имели значение для развития архитектуры, но было бы неверно утверждать, что до XIX в. их влияние было столь же значительным.

В рассматриваемый период промышленные и инженерные сооружения сыграли особую роль в развитии архитектуры. Они были той областью строительства, где сформировалась и окрепла новая профессия инженера-строителя, куда широко внедрялись и где отрабатывались новые конструкции и строительные материалы, областью, в которую раньше, чем в другие области строительства, проникли научные методы разработки проекта (математический расчет, достижения прикладных наук и т. д.), где с самого начала господствовал рационалистический подход к функциональному решению и где шире применялась механизация строительства.

По своему темпу инженерное и промышленное строительство в рассматриваемый период значительно обгоняло другие виды строительства. Этот темп все время ускорялся. Строились мосты и портовые сооружения, фабрики и заводы, элеваторы и дороги.

Однако взаимоотношение инженерно-промышленной и гражданской областей строительства в рассматриваемый период существенно отличалось от того, которое было характерно, скажем, для XVIII в.

Разделение труда в строительстве, появление самостоятельной профессии инженера произошло не столько в результате специализации работы проектировщика, сколько было отражением разделения всей области строительства на гражданскую, где ведущим специалистом оставался архитектор, и инженерно-промышленную, в которой почти безраздельно стал господствовать инженер.

Произошедшее в XIX в. обособление как самих профессий архитектора и инженера, так и областей гражданского и инженерно-промышленного строительства было не только вынужденным, но на определенном этапе и закономерным явлением, в значительной степени подготовившим формирование «новой архитектуры».

Новая строительная техника, появившаяся уже в конце XVIII в., не могла нормально развиваться в недрах классицизма. В то же время традиции классицизма были очень сильны, а его художественно-композиционные приемы в подавляющем большинстве случаев не противоречили функционально-конструктивной основе жилых и общественных сооружений, возводимых традиционными методами.

В этих условиях произошло как бы выделение из архитектуры области инженерного строительства. Если в прошлом при оценке достоинств сооружений, в том числе и инженерных (достаточно вспомнить мосты и акведуки Древнего Рима), исходили из единого критерия, то в XIX в. сложились как бы два различных критерия — один для архитектурных сооружений, другой для инженерных.

Большое значение приобрели такие инженерные сооружения, как мосты, причем их влияние на развитие строительной техники особенно возросло в середине XIX в., когда появление железных дорог потребовало создания мостов особенно большого протяжения (допустимый уклон железной дороги был значительно меньше, чем шоссейный) и рассчитанных на значительную динамическую нагрузку. Мосты, в строительстве которых широко применялся металл, явились своеобразной экспериментальной площадкой, где испытывались такие большепролетные конструкции, как фермы, трехшарнирные арки, висячие системы и т. д., которые впоследствии стали использовать для перекрытия обширных внутренних помещений. Ажурные металлические мосты поражали людей XIX в. прежде всего технической целесообразностью, легкостью и смелостью своей конструкции. Понимание заложенных в их формах эстетических возможностей пришло позднее.

Почти через весь рассматриваемый период проходит известный дуализм в отношении к строительным объектам. Гордясь достижениями промышленной цивилизации, горожанин второй половины XIX в. рассматривал, однако, инженерные сооружения лишь как некий индустриальный фон для бутафорской эклектичной архитектуры.

Характерный пример такого дуализма в оценке инженерных и архитектурных сооружений — резкая критика современниками Эйфелевой башни. Инженерные конструкции в XIX в. символизировали технический прогресс, они были связаны в сознании современников с наиболее рациональными и подчеркнуто утилитарными сооружениями. Инженерные формы еще не были признаны «законными» архитектурными формами в обычных зданиях, и тем более современники не могли принять использование их в практически «бесполезном» монументе, даже если он и символизировал достижения техники.

Поэтому построенный одновременно с Эйфелевой башней Дворец машин сыграл значительно большую роль с точки зрения внедрения достижений инженерии в современную архитектуру. Хрустальный дворец (1851 г.), Галерея машин (1878 г.), Дворец машин (1889 г.) и другие подобные сооружения показали, какие возможности таятся в металлических конструкциях при создании огромных, залитых верхним светом сооружений. Это были выставочные здания, в которых демонстрировались новейшие машины и промышленные изделия, сам индустриальный облик которых органически сливался с открытыми металлическими конструкциями перекрытия.

Металлические конструкции перекрытия дебаркадера железнодорожного вокзала также воспринимались как что-то вполне естественное, связанное с железной дорогой, паровозом и т. д. Но фасад вокзала, обращенный в сторону города, продолжал проектироваться в виде традиционного палаццо.

Поскольку именно в перекрытиях разных промышленных, торговых и общественных зданий (фабрики, выставочные здания, железнодорожные вокзалы, рынки и т. д.) были применены новые металлические конструкции, их присутствие вначале не отражалось на внешнем облике этих зданий, тогда как они уже изменили характер интерьеров. Например, Биржа в Амстердаме (1897— 1907) или Верхние торговые ряды в Москве (1889—1893), где громоздкие фасады сочетаются с легкими конструкциями перекрытия трех продольных нефов.

Достигнув значительных успехов как самостоятельная область строительства при сооружении мостов, инженерия все чаще вступала в содружество с архитектурой, однако лишь в начале XX в. эти самостоятельно развивавшиеся области начали более органично взаимодействовать друг с другом. И это произошло не тогда когда инженер был приглашен создать современные конструкции в архитектурном сооружении, а когда архитектор сам почувствовал необходимость освоить новые конструкции. Принципиальными в этом отношении были проекты и постройки Т. Гарнье, работы О. Перре в области применения в гражданском строительстве железобетонных конструкций, промышленные сооружения П. Беренса и др.

По-иному сложились взаимоотношения архитекторов и инженеров в США. Здесь так же, как и в Европе, фабрики, мосты, элеваторы строились инженерами без участия архитекторов, которые в свою очередь мало учитывали в своей работе конструктивные достижения и новые формы этих чисто утилитарных сооружений. Можно даже сказать, что в США (так же, как и в Канаде или в Австралии), где строительство определялось капиталистическими условиями, так сказать, в чистом виде, погоня за прибылью, особенно в области промышленного, складского, портового, инженерного и дорожного строительства, определяла сугубую утилитарность таких сооружений.

В этих неевропейских странах с европейским населением наряду с чисто утилитарными постройками, где широко использовались новые конструкции, стандартные элементы и различные технические достижения, возводились, пожалуй, наиболее репрезентативные общественные здания парламентов, судов, муниципалитетов, университетов, театров и других сооружений, составляющих как бы фасад создаваемых на новых землях капиталистических стран.

В США в 80-х годах XIX в. после изобретения лифта, когда появилась возможность строить многоэтажные деловые здания, возникла настоятельная необходимость тесного сотрудничества инженера и архитектора, так как конструктивная система такого здания должна была создаваться в органическом единстве с его функциональным решением.

Именно в недрах Чикагской архитектурной школы, расцвет которой пришелся на последние десятилетия XIX в., и была впервые в мировой архитектуре сделана удачная попытка совместной работы архитекторов и инженеров. Здесь сложился даже своеобразный тип нового специалиста, совмещавшего в себе знания как инженера, так и архитектора и применявшего методы работы и того, и другого.

В целом появление новой профессии инженера было отражением объективного процесса разделения труда в строительстве, а локализация деятельности инженера в определенной области строительства (инженерные и промышленные сооружения), где он долгое время фактически был единственным проектировщиком, способствовала быстрому развитию строительной техники, не отягощенной здесь архаичными архитектурными формами. Однако такое разделение сфер деятельности между архитектором и инженером привело и к целому ряду отрицательных результатов.

Долгое время (до XIX в.) архитектор практически решал все вопросы в строительстве — функциональные, художественные, конструктивные, технологические, экономические и др.

Начавшееся разделение труда в строительстве и профессиональное участие в нем инженеров поставило вопрос о месте архитектора в строительстве. Не было полной ясности в том, какую роль в дальнейшем должен играть в строительстве архитектор. Должен ли инженер отвечать только за конструктивно-технологическую сторону сооружения или также и за его функциональную сторону, оставив архитектору лишь художественные вопросы? Или же функциональное решение тоже прерогатива архитектора? От прояснения этой проблемы зависела судьба самой профессии архитектора в процессе проектирования и строительства. Тот специалист, который решал (в основном) функциональные вопросы, естественно, становился «дирижером» в строительстве.

В рассматриваемый период появилась даже тенденция заменить архитектора на роли дирижера так называемым гражданским инженером, который занимался бы основными функциональными проблемами, привлекая для разработки «частных» вопросов узких специалистов: инженера-конструктора, инженера-технолога, архитектора-художника и т. д. Архитектора часто и приглашали лишь для «художественного оформления» фасада, рассматривая его как некоего декоратора, чему в известной мере способствовала и сама система подготовки архитекторов, где большое внимание уделялось умению работать в различных стилях.

Между тем архитектор в отличие от всех остальных специалистов, участвующих в строительстве, является представителем интересов и потребностей человека в этой области. Он ответствен за решение прежде всего социальных вопросов, включающих в себя как функциональные, так и художественные стороны.

И это понимали передовые архитекторы конца XIX— начала XX вв., которые, осваивая новые научно-технические достижения, основную свою задачу видели в разработке функциональных и художественных проблем. В конкретных условиях конца XIX — начала XX вв. в творчестве этих мастеров стало заметно преобладать рациональное начало. В противовес тем архитекторам, которые видели главное в поисках нового стиля, эти архитекторы выступили инициаторами и пропагандистами использования в творческом методе архитектора научных рациональных методов проектирования, что привело в архитектуре к повышенному вниманию к функционально-конструктивной основе здания.

Однако к концу рассматриваемого периода рационалистические тенденции в творчестве архитектора еще только пробивали себе дорогу: в работах мастеров Чикагской школы, в произведениях и теоретических работах Салливена, Вагнера и Лооса, в градостроительных поисках Гарнье, Сант’Элиа и Сааринена, в постройках Беренса, Гропиуса, Перре и Берлаге, в ранних проектах Ле Корбюзье. Поиски этих и многих других мастеров подготовили появление в 20-х годах нашего столетия функционализма с его подчеркнуто рациональным профессиональным методом проектирования.

Разумеется, рационалистическая тенденция в архитектуре была связана не только с научно-техническими достижениями, но и с изменением самой роли архитектурных сооружений в условиях капиталистического общества.

Создание архитектурного произведения требует значительных затрат материальных средств, поэтому заказчик всегда стремился, чтобы архитектор при относительно минимальных расходах добивался максимального эффекта в достижении требуемых комфорта и представительности здания.

В капиталистическом обществе затраты на значительную часть построенных зданий оцениваются не только с точки зрения их потребительских качеств, но и как вложенный в дело капитал, который должен давать определенную прибыль. При этом потребительские качества сооружения (включая и эстетические) рассматриваются не как цель строительства, а как средство извлечения прибыли. Превращение здания в товар и оценка его с точки зрения коммерческой рентабельности также не могли не повлиять на подход архитекторов к проектированию. Это явилось одной из главных причин усиления рационального начала в проектировании и строительстве рассматриваемого исторического периода.

Такая двойственность природы рационализма в архитектуре является одним из характерных противоречий, присущих строительству в капиталистическом обществе.

* * *

Наиболее ярко рационализм, связанный со стремлением извлечь наибольшую прибыль, проявляется в архитектуре капиталистических стран в промышленном строительстве.

Быстрое развитие производительных сил при капитализме привело к резкому увеличению доли производственных зданий в общем объеме строительства.

В начале XX в. предприниматели стали уделять все больше внимания модернизации и усовершенствованию промышленных сооружений. Цеха проектировались более рационально, получали продуманную планировку, чтобы рабочий меньше тратил времени на ненужные движения, лучше освещались и т. д. Однако все эти улучшения условий труда имели в виду отнюдь не заботу предпринимателя о рабочем. (Капитализм начал вообще с ухудшения условий труда основной массы трудящихся по сравнению с феодальным обществом. На ранних этапах развития капитализма производственные сооружения представляли собой темные, грязные и непроветриваемые помещения, где рабочие трудились в каторжных условиях). Это желание получить как можно больше прибыли и борьба рабочих за свои права заставляла капиталистов идти на улучшение условий труда. С усложнением технологии производства, с повышением органического состава капитала и ростом стоимости рабочей силы предприниматели, заинтересованные в увеличении производительности труда, «добровольно» шли на рационализацию, улучшение условий работы трудящихся, так как затраты на модернизацию производственных помещений с лихвой окупались увеличением прибыли. Этот процесс, характерный для XX в., в рассматриваемый период только зарождался.

Наиболее характерным примером начала рационализации промышленных предприятий было строительство американского предпринимателя Генри Форда, который уже в 1912 г. ввел на своем заводе первую поточную линию. С целью максимального повышения производительности труда на заводах Форда большое внимание уделялось организации производства, строились вентилируемые, более светлые и чистые производственные помещения, в которых использовался каждый квадратный метр площади. Это снизило затраты, в том числе и на здания, и удешевило продукцию (повысилась производительность труда), т. е. в конечном счете повысило конкурентоспособность данного предприятия. А это было очень важно для быстро развивающейся американской промышленности, которая натолкнулась на уже занятых колониальными державами рынках с жестокой конкуренцией старых промышленных стран. Все это повлияло на подчеркнуто утилитарный подход к строительству в США тех сооружений, которые были связаны с производством, хранением или перевозкой товарной продукции. Построенные с учетом научных достижений и с использованием новых конструкций и материалов, эти сооружения, сконструированные как чисто инженерные объекты, производили неожиданно большое впечатление своей новой свежей формой, не связанной ни с какими архитектурными традициями.

Опыт индустриального строительства в США внимательно изучался многими европейскими и в первую очередь немецкими архитекторами. В конце XIX — начале XX вв., так же как и США, Германия, стремительно выходя на мировой капиталистический рынок, противопоставила конкурентам прежде всего новое оборудование и рациональную организацию своей промышленности. Германские предприниматели одними из первых широко привлекли архитекторов к строительству промышленных сооружений, поставив перед ними задачу создать условия работы, способствующие повышению производительности труда. До этого фабрики в Германии с их темными дворами, слепыми окнами (как и рабочие казармы) напоминали скорее тюрьму, чем место работы.

Разумеется, те немецкие архитекторы, которые пришли в годы перед первой мировой войной в промышленное строительство, выполняли вполне определенный социальный заказ. Но они были не просто инженерами-технологами Или конструкторами, а архитекторами. А такие специалисты впервые вплотную столкнулись с задачей запроектировать рабочее место с учетом новейшей техники. Петер Беренс (который первым был привлечен к этой работе), Г. Пельциг, В. Гропиус и другие немецкие архитекторы внесли в чисто меркантильную расчетливость заказа рационализм нового подхода к учету потребностей человека. В их промышленных сооружениях нашла наглядное отражение двойственность природы рационализма капиталистической архитектуры рассматриваемого периода.

Причем, если Беренс, как он сам об этом писал, видел свою задачу в решении прежде всего технических и художественных проблем, то В. Гропиус уделил большое внимание улучшению условий труда рабочих. «Ясная внутренняя планировка — писал он, — которая также ясно выявляет себя и наружу, может очень упростить ход фабричной работы. Но и с социальной точки зрения не безразлично, совершает ли современный рабочий свою работу в запущенных фабричных казармах или в хорошо спланированных помещениях. Он будет радостней сотрудничать в создании больших коллективных работ там, где его рабочее помещение будет оформлено художником, идущим навстречу чувству красивого, что врождено каждому и оживляет однообразность механической работы».

Таким образом, в промышленном строительстве значительно раньше, чем в других областях архитектуры, стали широко применяться механизация и стандартизация, новые строительные материалы и конструкции, сборные элементы, рациональные приемы планировки.

* * *

Сложным и противоречивым был в рассматриваемый период процесс освоения новых научно-технических достижений. Это отразилось, например, как уже отмечалось выше, на характере разделения труда в строительстве между архитектором и инженером. Повлияло это и на внедрение в строительство таких материалов, как металл и железобетон.

В XIX в. было создано большое количество новых эффективных конструктивных систем, форм и приемов: металлический каркас, металлический купол, решетчатые металлические конструкции, сетчатые и, подвесные системы и т. д. Многие из .этих конструкций нашли блестящее применение в работах выдающихся инженеров конца XIX — начала XX в.: Эйфеля, Контамена, Реблинга, Шухова и др.

Однако широкое внедрение этих конструкций в гражданское строительство фактически началось лишь после первой мировой войны.

Не менее сложным оказался и процесс внедрения в строительство появившегося во второй половине XIX в. нового строительного материала — железобетона, оказавшего уже в XX в. огромное влияние на все развитие мировой архитектуры. Этот материал удачно соединил в себе такие ценные качества естественного камня, как большая прочность на сжатие, долговечность и огнестойкость, с качествами, присущими металлу,— большая прочность на растяжение и изгиб, относительная легкость конструкций и т. д. Он позволил также концентрировать основные усилия в отдельных узлах.

Хотя, как и металл, железобетон получил признание прежде всего в инженерных и промышленных сооружениях, его судьба в истории современной архитектуры оказалась иной. Металлические конструкции, даже в период своего блестящего расцвета в конце XIX в. (Дворец машин, Бруклинский мост, построенные Шуховым в 1896 г. павильоны Нижегородской выставки и т. д.), практически не оказали большого влияния на процессы формообразования в архитектуре, так как их развитие шло как бы параллельно развитию архитектуры.

Так, еще в 1851 г. в своем «Курсе гражданской архитектуры» инж. А. К. Красовский писал: «Железо составляет третий главный материал для построек, но оно вошло в употребление недавно и потому влияние его на образование архитектурного стиля еще не ощутительно. Железу однако же предстоит участь совершить переворот в архитектурных формах и произвести новые оригинальные современные формы, которые и составят, вероятно, новый стиль. Для содействия развитию этого нового стиля не надобно удаляться от истины и подделываться металлом под формы каменных и деревянных построек, но изыскать для него самостоятельные формы».

В том же году, когда вышла книга Красовского, в Англии был построен Хрустальный дворец, где металл и стекло блестяще продемонстрировали свои возможности — сборность элементов, легкость конструкций, залитые светом интерьеры, зрительная связь с наружным пространством и т. д. Казалось, то, о чем Красовский говорил как о будущем, осуществилось тут же.

немедленно, появилось здание, знаменующее рождение нового стиля. Веками архитекторы, виртуозно располагая оконные проемы, стремились создать иллюзию облегчения стен, парящего купола и т. д. Все это оказалось легко разрешимым при использовании металла и стекла. Возникло новое ощущение интерьера, который казался лишь защищенной стеклянной оболочкой от непогоды частью пространства города. Однако, отдавая дань восхищения смелости и оригинальности решения Хрустального дворца, архитекторы середины XIX в. не приняли его в число архитектурных произведений, и металл надолго ушел в инженерную область.

Чугун применялся в строительстве еще в эпоху классицизма. Наряду с использованием его в конструктивных элементах (обычно скрытых) из него отливали различные архитектурные детали, формы которых часто шли от камня (кронштейны) или бронзы (треножник). Появились и новые формы, но при их создании исходили не из возможностей чугуна как конструктивного элемента, а прежде всего от технологии получения чугунных изделий — от литья. И в дальнейшем, когда чугун стал применяться в открытых инженерных конструкциях, их продолжали украшать литыми декоративными элементами.

Появление стали резко увеличило возможности применения металла в строительстве. Металл все чаще используется в виде открытых конструкций. Однако долго еще эстетические возможности железа видели все в том же литье. Здания со стальным каркасом украшались литыми чугунными деталями. Несоответствие между новыми конструктивными формами и идущими еще от классицизма литыми декоративными металлическими деталями постепенно стало все более ощутимым. Это хорошо видно уже в постройках архитекторов Чикагской школы, где основную роль в композиции фасада играет каркас, а литой декор занимает подчиненное положение.

Однако эстетическое осмысление металлического каркаса в гражданской архитектуре в основном ограничилось строительными опытами Чикагской школы. Здесь металл применялся действительно не чисто внешне (декоративно) и не со стороны (подражание формам инженерных сооружений), а органически (изнутри) входил в объемно-пространственную композицию и внешний облик многоэтажных зданий. Но в США уже в начале XX в. этот процесс формообразования был искажен захлестнувшей архитектуру волной эклектики.

В Европе в те же годы, когда в США развивала свою деятельность Чикагская школа, шли свои интенсивные поиски нового стиля. Европейские архитекторы стремились создать современный стиль (модерн), архитектурные формы которого были бы тесно связаны со свойствами новых материалов.

Но металл и на этом этапе развития архитектуры не вошел в нее органически как формообразующий материал, хотя в поисках нового стиля сторонники модерна исходили, на первый взгляд, из совершенно правильного положения: формы должны выражать характер материала.

Декоративизм эклектики и стилизации повлиял на то, что под архитектурной формой в это время понимали прежде всего декоративный элемент, а поиски выявления характера материала связывали с возрождавшимся тогда ремесленным трудом в производстве бытовых изделий (деятельность Морриса в Англии). Поэтому при поисках новых архитектурных форм, которые могли бы лечь в основу нового стиля и в то же время были бы связаны со свойствами такого материала, как металл, архитекторы исходили не столько из характера работы металлических конструкций, сколько из методов обработки данного материала при создании из него декоративных элементов. Логика рассуждения была при этом примерно такова: камень отесывается, чугун отливается, железо куется.

Так была найдена «специфика» железа и начались поиски кованых архитектурных металлических деталей по аналогии с коваными изделиями в декоративно-прикладном искусстве. Тягучие откровенно декоративные формы появились в переплетах окон, в ограждениях балконов, в перилах лестниц, в оградах. Найденные декоративные формы были переведены не только в металл, но и в камень, в керамику, появились они и в росписи.

В результате металлу был придан совершенно не свойственный этому материалу декоративизм, а основные его формообразующие возможности во многом остались неиспользованными в архитектуре. 

Трудности в широком признании роли металлических конструкций в процессе формообразования объяснялись не только известным консерватизмом мышления архитекторов XIX в., но и самим характером наиболее распространенных открытых металлических конструкций, широко применявшихся в то время. Это были прежде всего решетчатые системы — фермы, арки, купола и т. д., тектоника которых резко отличалась от той, на основе которой вырос классический ордер и многие другие художественно-композиционные системы прошлого.

С точки зрения тектонической, переход от камня к железобетону оказался более легким, чем от камня к металлу. Железобетон быстро начал использоваться в гражданских сооружениях. Придя на место, уже в значительной степени «расчищенное» металлом, железобетон, выражаясь фигурально, в вопросах формообразования сначала следовал его эстетике, прежде чем «нашел себя».

Практически именно железобетон вернул архитектуре утраченное в XIX в. единство, он открыл этап непосредственного участия новых конструкций в сложном процессе формообразования в современной архитектуре. Если металлические конструкции долгое время развивались в XIX в. как бы в стороне от архитектуры и лишь затем влияли на нее, то железобетон быстро стал частью архитектуры. Почти каждая новая конструкция его становилась архитектурной формой.

Огромный диапазон конструктивных возможностей железобетона позволил более тактично и незаметно включить его в процесс формообразования. В наиболее простых конструктивных решениях железобетон оказался даже близок к тектонической структуре классического ордера, что было использовано О. Перре, архитектором, много сделавшим для внедрения железобетона в строительство, но так и не увидевшим в этом материале огромных потенциальных возможностей создания новой эстетики архитектурной формы. Перре даже в своих лучших произведениях начала XX в., где мастерски были применены железобетонные конструкции (жилой дом на ул. Франклина, гараж на ул. Понтье, театр на Елисейских полях в Париже и др.), практически оставался в плену традиционных представлений о форме и архитектурном пространстве.

Пожалуй, первым архитектором, сумевшим правильно понять архитектурные возможности железобетона, был Т. Гарнье. В проекте Индустриального города, выполненном им в первые годы XX в., в то же самое время, когда Перре строил первый дом из железобетона, Гарнье запроектировал большинство зданий в железобетоне, используя специфические свойства этого материала для создания разнообразных объемно-пространственных композиций и форм (вокзал, жилые дома, санаторий и т. д.).

В начале XX в. железобетон уже вошел как признанный материал в строительство, но конструкции из него еще не обрели свойственной этому материалу легкости. В них многое шло от традиций каменных и чугунных конструкций. Однако уже в начале XX в. были разработаны и практически осуществлены два вида железобетонных конструкций, сыгравших в дальнейшем большую роль в развитии архитектуры.

Во-первых, это безбалочные перекрытия, где колонна и плита работают как единая конструкция. Такая система была в начале XX в. почти одновременно открыта сразу в трех странах (Франция, Россия и США).

Во-вторых, это железобетонные оболочки, использующиеся как большепролетные покрытия. Прочность и жесткость этой тонкой оболочки создавалась за счет складчатой формы параболического свода. Впервые железобетонные оболочки, в которых были использованы конструктивные возможности геометрической формы, были применены в 1916 г. инж. Фрейсине на строительстве ангаров в Орли. Так были открыты новые возможности создания архитектурного пространства в современной архитектуре.

* * *

Стилеобразующая роль инженерных и промышленных сооружений и массового жилища в рассматриваемый период значительно возросла по сравнению с прошлым. Однако в области многих творческих проблем архитектуры определяющей продолжала оставаться роль общественных зданий.

В XIX в., как уже отмечалось выше, широкий размах приобрело строительство различных репрезентативных зданий, призванных олицетворять утверждение буржуазных порядков, — парламентов, дворцов правосудия, ратуш, бирж и т. д. Буржуазия энергично и с большим размахом создавала «представительный фасад» нового правопорядка. Возведение зданий этих типов продолжалось и в начале XX в. Однако уже с конца XIX в. по мере перерастания капиталистического общества в его империалистическую стадию в застройке городов все большее значение получают деловые здания (банки, правления крупных монополий и т. д.), олицетворяющие экономическое и политическое господство буржуазии. Эти здания возводились в центральных районах городов, где цены на земельные участки непрерывно росли, что и способствовало появлению и распространению высотных деловых зданий (небоскребов).

Новые методы торговли привели к формированию такого нового типа сооружения, как универмаг. В это время построены и многие университеты, театры, больницы, школы, вокзалы, музеи, церкви, цирки.

Эксплуатация большей части общественных зданий носила коммерческий характер. Платежеспособность покупателя, посетителя, зрителя, клиента и т. д. определяла круг людей, обслуживаемых тем или иным типом сооружения. Внешний облик здания, степень его представительности, даже количество архитектурно-декоративных элементов на его фасаде и в интерьере — все рассматривалось с точки зрения некой экономической рентабельности. Законы капиталистического рынка все больше влияли на развитие художественной стороны архитектуры. Определенное влияние оказывали и вкусы заказчиков, которые хотели, чтобы их богатство находило зримое отражение в архитектуре здания. Недостаток своего художественного вкуса буржуа стремился компенсировать богатством отделки фасада и интерьера, причем важную роль играла стоимость самих отделочных материалов и трудоемкость декоративных работ.

Заказчик требовал, чтобы его магазин (или другие сооружения) был не только богатым по облику, но чтобы здание выделялось среди других домов и своей необычностью привлекало внимание покупателя.

Оказались существенно нарушенными сами закономерности развития и образования стиля. Сравнительно медленный процесс изменения отдельных композиционных приемов и форм (свойственный, например, классицизму) сменился вакханалией использования форм различных стилей прошлого. В этом стилистическом хаосе, особенно характерном для середины XIX в., некоторые архитекторы пытались найти хоть какие-то закономерности формообразования. В связи с этим резко возросло внимание к изучению архитектуры прошлого. В опыте прошлого искали не только формы для подражания, но и закономерности смены одного стиля другим. Этот вопрос находился в центре внимания архитектуры XIX в. Оказавшись современниками смены такого четкого стиля, как классицизм, эклектикой, в которой трудно было найти даже отдаленные признаки стиля, архитекторы и искусствоведы XIX в. пристально изучали те этапы в развитии мировой архитектуры, когда формировались новые стили, когда один стиль переходил в другой, пытаясь понять общие закономерности их образования, развития и смены.

Некоторые теоретики, видя сложность создания единой системы развития архитектуры в пределах каждого стиля, делали попытки найти сложный ритм в их развитии. Анализируя сразу несколько стилей, они стремились выявить их циклические изменения (конструктивный, декоративный и орнаментальный стили Э. Кон-Винера, линейный и живописный стили Г. Вельфлина и др.).

Однако уже в первой половине и середине XIX в. в своих теоретических работах ряд авторов различных стран все настойчивее связывал развитие стилей и художественной формы с функционально-конструктивной основой архитектуры.

Виоле ле Дюк, много времени отдавший изучению и реставрации произведений готики (конструкции готических сооружений имеют большое значение для формирования их внешнего облика), прямо связывал возможности появления нового стиля с формообразующей ролью новых конструкций (в частности, чугунных элементов). «Форма, которую невозможно объяснить, — писал он, — никогда не будет красивой».

Рационалистический подход к проблемам формообразования и стиля был характерен и для теоретических работ Г. Земпера. «Каждое произведение искусства,— писал он, — надо рассматривать, во-первых, с точки зрения той материальной функции, которая в нем заложена, — будь то утилитарное назначение вещи или ее высший символический эффект; во-вторых, всякое произведение является результатом материала, который применялся при его изготовлении, и, в-третьих, тех инструментов и производственных процедур, которые при этом имели место».

Период середины XIX — начала XX вв. является, пожалуй, одним из наиболее противоречивых в развитии мировой архитектуры. Анализируя произведения различных этапов этого периода, трудно выявить закономерности, общие с процессами развития стилей прошлого. И все же было бы неправильным видеть в архитектуре XIX в. только нарушение общих закономерностей развития архитектуры. Возможно, переход от классицизма к эклектике знаменовал собой не только переход от одного стиля к другому, и даже не смену одной группы стилей другой группой, а завершение целой эпохи в развитии мировой архитектуры и наступление новой ее эпохи со своими стилевыми и иными закономерностями развития.

Проблема модерна — это, безусловно, ключевая проблема для правильной оценки развития архитектуры рассматриваемого периода, для понимания тех процессов (глубинных и поверхностных), которые тогда происходили в архитектурном творчестве.

Стихия эклектики вырвала архитекторов середины XIX в. из привычного круга форм и композиционных приемов классики, «расшатала» вкусы архитекторов, заказчиков и потребителей; она резко расширила географию используемых архитектурных форм (формы Востока использовались в архитектуре Запада, и наоборот). В этом одно из важных значений эклектики.

Кроме того, эклектика наглядно выявила то, что было скрыто в классицизме под освященными веками композиционными, приемами и ордерными формами — условность чисто внешнего соответствия функционально-конструктивной основы здания и его смыслового (тектонического) декора.

Вместе с тем характерное для эклектики возведение в ранг профессионального мастерства, умение приспосабливать композиционные приемы и формы почти любого стиля прошлого к функционально-конструктивной основе современного здания сказалось на самом профессиональном методе архитекторов. Так, например, в рассматриваемый период стиль и национальные особенности часто понимались архитекторами не как объективные результаты сложных процессов развития архитектуры, а как цель, которую может и должен ставить перед собой архитектор. Начались поиски «нового стиля» и попытки создания современных «национальных особенностей». Причем большая часть архитекторов видела возможности создания «нового стиля» в замене одних чисто внешних стилистических атрибутов другими. Те, кто пытались идти от новой функционально-конструктивной основы здания, были в явном меньшинстве.

В целом поиски новой архитектуры во второй половине XIX в. оказались сосредоточенными, так сказать, на поверхности тех сложных изменений, которые были характерны тогда для архитектуры. Эти поиски даже на какое-то время вообще оторвались от процессов развития функционально-технической основы архитектуры, результатом чего было усиление влияния на художественную сторону архитектуры рекламы и моды, что было характерно для рассматриваемого периода. Это влияние было сложным и противоречивым.

* * *

В массовых масштабах реклама начала развиваться во второй половине XIX в. Превращение архитектурных сооружений в товар втянуло и область строительства в сферу влияния рекламы, что отражало торгашеский дух капиталистического общества. Однако это влияние не ограничивалось лишь бутафорской декорацией фасадов доходных домов или аляповатой леп¬ниной в интерьерах магазинов.

Влияние рекламы имело и другую сторону. Капитализм существенно изменил роль целого ряда типов зданий в процессе социального общения людей. Он нарушил старые устойчивые связи, которые отражались и в традиционных формах определенных типов зданий. Положение человека в обществе, конкурентоспособность данной фирмы или банка, финансовые возможности торговой фирмы и т. д. непрерывно изменялись. Архитектура должна была своими средствами участвовать в борьбе за клиента, покупателя, посетителя и т. д., так как требовалось во внешнем облике здания отразить степень конкурентоспособности данной фирмы. А поскольку эта сторона художественных поисков была связана со стремлением максимально воздействовать на человека, архитекторы все больше стали обращать внимание на закономерности восприятия человеком внешнего облика сооружений. Появились определенные профессиональные приемы, учитывающие эти закономерности.

Сложным было и влияние моды на развитие архитектуры рассматриваемого периода. Нельзя, например, не отметить, что мода помогла внести известный порядок в хаос использования форм прошлого, характерный для эклектики. Она способствовала ускорению процесса поисков «нового стиля» и, так сказать, пройдя по стилистической поверхности архитектуры, помогла снять с нее декоративный покров. Получив права гражданства в архитектуре капиталистического общества, мода внесла в нее и некоторые новые черты. В отличие от закономерностей стилей прошлого модное направление в архитектуре, став общепризнанным, не расцветает, а, наоборот, сразу же перестает быть модным, что способствует появлению новой моды.

Мода, если она отражает объективные потребности, может даже стимулировать развитие тех или иных областей архитектуры (конкретные приемы планового решения, новые отделочные материалы и т. д.). Так, например, по мере того, как техническая оснащенность становилась критерием конкурентоспособности фирмы, все чаще становились модными новые материалы и конструкции, являвшиеся одновременно и хорошей рекламой последних технических новинок в строительстве.

Отношение господствующих социальных слоев капиталистических стран к моде было двойственным. С одной стороны, желая выглядеть современными, они охотно строили здания в модных формах. Но, с другой стороны, они первыми отказывались от этих форм, как только они становились общепринятыми, т. е. теряли рекламную ценность.

Погоня за рекламой приводила к столь быстрой смене модных «стилей», что в качестве реакции на эту смену возродились консервативные тенденции в архитектуре. Понимая, что рекламный выигрыш при строительстве здания в новомодных формах будет кратковременным, заказчики часто стали предпочитать строить здания в традиционных формах, которые, по их мнению, были меньше подвержены влиянию моды. Таким надежным стилем считали прежде всего классицизм, в формах которого строились многие правительственные (парламенты) и деловые здания (банки и т. д.).

* * *

Практически в рассматриваемый период был создан лишь один относительно определенный и широко распространенный «новый стиль». Это был европейский модерн, который в основном завершил этап эклектики и открыл этап новых, уже не только стилистических поисков. 

Во-первых, модерн подвел итоги переходному этапу в развитии мировой архитектуры, в течение которого делались попытки сохранить общие композиционные приемы классицизма или заменить его другой смысловой и тектонической архитектурно-декоративной системой художественного оформления фасада и интерьера. Модерн отказался от тектонического декора, перейдя к использованию откровенно декоративных элементов.

Во-вторых, модерн показал архитектурно-композиционные возможности новой функциональной организации интерьера здания, выдвинув на первый план требование комфорта. Отсюда соразмерность интерьеров модерна (особенно жилых) человеку, их большая «человечность» по сравнению с интерьерами классицизма.

В-третьих, модерн ввел в арсенал архитектурно-художественных средств новые материалы и прежде всего металл. Новую роль получило в архитектуре модерна стекло.

В-четвертых, модерн был фактически первым интернациональным стилем, не имевшим архитектурных традиций в какой- либо конкретной национальной архитектуре. Он является важным этапом в развитии интернациональных основ современной архитектуры. Именно модерном начался современный этап развития мировой архитектуры, когда она, оторвавшись от канонов национальных традиций, стала вырабатывать международный архитектурный язык, новые общие для многих стран закономерности развития, что и привело впоследствии к появлению «международного стиля».

Вместе с тем модерн, который способствовал развенчанию канонов классицизма, сам не избежал влияния его принципов. Отказавшись от старого смыслового тектонического декора, сторонники модерна не только создали новый декор, но и передали ему основные стилеобразующие функции. Поэтому, когда этот новый декор вышел из моды и от него стали отказываться, в значительной степени вместе с ним из архитектуры ушла и стилистическая определенность модерна.

«Падение» модерна открыло новый этап творческих поисков. Если угасание классицизма вызвало стремление создать новый стиль, то упадок модерна (этого «нового стиля», созданного в результате многолетних формально-эстетических поисков) повлиял на само изменение направления творческих поисков. Новые условия и возможности требовали поисков нового единства. Наступил переходный этап от модерна к «новой архитектуре».

Однако на этом этапе направление поисков в творчестве тех или иных архитекторов в значительной степени зависело от того, как оценивали они причины упадка модерна, в чем они видели основу органичности архитектуры, какие тенденции в развитии архитектуры считали определяющими и т. д. Поэтому не случайно в этот период возросло внимание к теоретическим проблемам, и ряд крупных архитекторов попытался теоретически осмыслить и сформулировать свое творческое кредо.

Многие архитекторы, восприняв упадок модерна как доказательство невозможности создания нового стиля, стали пытаться восстановить хотя бы внешнюю благопристойность архитектуры, прикрыв ее классицистическим фасадом. В позиции этих архитекторов была своя логика. Видя отсутствие органичности в современной архитектуре, они стремились восстановить хотя бы чисто внешнюю органичность, характерную для классицизма. Они видели органичность не в слиянии функции, конструкции и формы, а в распространении и закреплении общепринятой системы художественно-композиционных закономерностей. Практически классицистическая линия как творческое направление протянулась через весь рассматриваемый период. Сторонники классики боролись и с эклектикой, и с модерном, и с теми архитекторами начала XX в., творчество которых подготовило становление функционализма.

Второй непрерывной линией поисков в годы рассматриваемого периода было обращение к национальным традициям. Поиски «национальных стилей» наряду с модерном нанесли сильный удар эклектике, хотя сами эти стили в XIX в. были только разновидностью стилизации. В начале XX в. после упадка модерна национальный романтизм выступает уже не как чистая стилизация, а скорее как стремление заменить на современных зданиях украшения модерна национальным декором. В этом существенное различие между неоклассицизмом XX в. и национальным романтизмом. Если первый был попыткой вернуть художественное развитие архитектуры к началу XIX в., считая классицизм за исходную точку дальнейших поисков, то второй за такую исходную точку принимал модерн.

Видимо, этим объясняется, что многие сторонники национального романтизма впоследствии легче переходили на позиции функционализма, чем сторонники классики, хотя чисто внешне композиционные приемы классицизма, казалось бы, ближе к функционализму, чем различные варианты национального романтизма.

Хотя и неоклассицизм, и национальный романтизм имели в виду обращение к традициям прошлого, мотивы этого обращения в обоих случаях были различны. Обращение к классике можно рассматривать как реакцию на модерн, как попытку восстановить на базе прошлого утерянное органическое равновесие (хотя бы внешнее) между конструкцией, функцией и формой. Национальный же романтизм обращался (в большинстве случаев) к таким традициям прошлого, в которых функционально-конструктивная основа здания более непосредственно (чем в классицизме) влияла на архитектурную форму. Следовательно, одних в прошлом интересовало внешнее благополучие, чистота вкуса и совершенная форма, другие же искали в нем метод творчества, принцип взаимосвязи функционально-конструктивной основы здания и его внешней формы.

Архитектура шла от классицизма начала XIX в. к рационализму начала XX в. по очень сложному пути поисков. Однако преодоление традиций, канонов и всей системы образного мышления, свойственной классицизму, было едва ли возможно без стилистического хаоса эклектики, без откровенной декоративности модерна и обращения к национальным традициям. Все это расчистило почву для новых исканий начала XX в., подготовивших следующий этап развития мировой архитектуры — функционализм 20—30-х годов нашего столетия.

В последние годы рассматриваемого периода наметилось несколько основных линий развития архитектуры, причем каждая из них в зародыше уже содержала в себе принципы целого творческого направления. Некоторые из этих линий были отвергнуты сторонниками функционализма и оказались более близки следующему этапу развития современной архитектуры (50—60-е годы).

Однако все эти «новые направления» или, вернее, линии поисков, так или иначе были связаны с модерном, даже если они и исходили из отрицания его принципов.

Первое направление во многом развивало и углубляло художественные поиски модерна. Однако характерное для модерна любование рисунком линий было как бы перенесено здесь из области графики в сферу пластики. Это уже был не декор на плоскости стены, а пластика самой стены. Здесь формы модерна, возникшие в металле, были дополнены формами природы (Гауди) и затем пластическими возможностями бетона (Мендельсон) и динамикой формы машины (Сант’Элиа). Формально-эстетические поиски ряда сторонников этой линии развития архитектуры начала XX в. были близки к экспрессионизму в изобразительном искусстве — одному из наиболее характерных течений этих лет (прежде всего в Германии).

Вторую линию поисков можно рассматривать как реакцию на декоративизм модерна, причем отказ от декора модерна носил характер принципиального отрицания декора вообще. Наиболее последовательно эта эстетика пуризма была выражена в теоретических и практических работах А. Лооса, который связывал отказ от декора с необходимостью вытеснения из области строительства трудоемких процессов ремесленного труда. От эстетических поисков простой формы во многом исходили в своих первых работах и Ле Корбюзье, и Ауд, и Дусбург, формальные эстетические поиски которых были близки к кубизму в изобразительном искусстве. Эти архитекторы шли к современным конструкциям от простых геометрических форм.

Для третьей линии поисков было характерно то, что ее сторонники шли к простым формам от функции и конструкции. Это направление, впитав в себя эстетику пуризма, подготовило появление функционализма.

* * *

«...если рассматривать какое угодно общественное явление в процессе его развития,— писал В. И. Ленин,— то в нем всегда окажутся остатки прошлого, основы настоящего и зачатки будущего» [В.И. Ленин. Поли. собр. соч., изд. 5, т. 1, стр. 181.].

Это положение целиком относится к рассматриваемому в данном томе периоду в развитии мировой архитектуры, который является прежде всего периодом капиталистической архитектуры. Именно в эти десятилетия возникли и приобрели остроту такие социальные проблемы, как жилищный вопрос и кризис города, превращение архитектурных сооружений в товар и т. д.

Начавшийся после Великой Октябрьской социалистической революции новый период в развитии мировой архитектуры характеризовался появлением советской архитектуры, основанной на новых социалистических принципах, и дальнейшим развитием архитектуры капитализма, отражающей его нарастающие противоречия.